Такими же словами утешили они Радойку, когда та спросила о сыне.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
в которой больше говорится о всякой всячине, чем о самом герое этого романа, сиречъ о Вукадине
Хорошо живут наши купцы да сидельцы, которых в провинции величают чифтицами — живоглотами. И в будни, и по праздникам, есть ли торговля, нет — они неизменно находят себе развлечения. Если торговля идет слабо, усядутся по двое, по трое на порог и обсуждают внутреннюю и внешнюю политику. Сетуют на господ, и крестьян, на тяжелые времена, и плохую торговлю, хвалят былые годы, бранят нынешний и возлагают надежды на первую Скупщину, которой желают побольше депутатов из славного купеческого сословия, поскольку известно, что они первые люди на всем свете. Либо соберутся в корчме и здесь, по-домашнему, в неглиже, в жилетках и пантуфлях, играют в «жандарма». Уславливаются играть честно, однако каждый жульничает. Заговаривают друг другу зубы, подсовывают одну карту вместо другой, и все подряд бессовестнейшим образом воруют «жандармов». И чем нахальней игрок, тем, разумеется, бессовестней кража, так что некоторые в одной игре выпускают целый отряд жандармерии, что, конечно, обнаруживается и вызывает сначала удивление, упреки и оправдания и, наконец, настоящую ссору и перебранку.
— Слушай, братец, ты двинул своих жандармов, словно и облаву на разбойников!— заметит один тому, кто украденными валетами учиняет погром.
— Точно Евджевич в округе!— добавит другой.
— Нет,— вставит третий,— он резервный комендант жандармерии.
— А почему бы тебе, братец, не засесть с ружьем
у дороги, чтобы я знал и тоже винтовку захватил,— разбойничать так разбойничать. Я полагаюсь на его порядочность и купеческую честь, а он все время мошенничает!— прорычит первый, вскочит с места и забегает взад и вперед по комнате.
— Попрошу вас взять свои слова обратно, я не разбойник и не мошенник, я купеческий сын!— говорит тот, хлопая ладонью по столу.
— Нечего сказать... хороша торговля, если ты ее ведешь. Ружье тебе, голубчик, надо — ив горы, а не с торговыми людьми играть да валетов из колоды таскать!
— Видали, тоже купчина выискался — на сто грошей товару в лавке. Хочешь, дам двадцать грошей, стану твоим компаньоном. Тоже мне фирма. И с кем я только играть сел!!
— Что поделаешь, человек я бедный, наследник небогатый, от теток мне ничего не досталось! Не могу я, как ты, в Вене, Пеште да Белграде у Терзибашича и Авра-ма Демайо товары закупать! А что тебе привозит по вечерам на тележке приказчик господина Настаса, это особь статья, так, случайно, покуда «сверху», из Вены, товар не прибудет! Хе-хе! Со мной пахать вздумал?! Кто со мной пахал, тот задницей бороновал!— гордо заявляет оклеветанный.
— Поделом мне! Что ж! Ничего! Впредь наука, не садись с зеленщиком. В бабки тебе с плотниками играть, а не коммерческую игру с торговыми людьми вести.
— Да ну вас, люди, бросьте, зачем ссориться, не дети же! — успокаивают их остальные.
— Не позволю ему плутовать, раз уж честную игру ведем, на кофе... так зачем же красть?! Ведь мы на интерес играем?!
— Ах, прощелыга, у тебя, что ли, я краду?!
— Да хватит вам, люди, бросьте это грязное дело!— успокаивают их опять.
— Прошу прощения, вы не одни, здесь, кроме вас, есть публика! Пожалуйста, соблюдайте тишину! Тут думать надо; это вам не дурацкий «жандарм»!— говорит Ика, помощник казначея, который играет в шахматы с ветеринаром в одном из углов корчмы.
— Это вам не перья скупать! Вы и так умеете!— доносится с другого стола.— В рукав, значит?! Опусти руку.
— Не опущу!
— Опусти руку! — орет кто-то повелительно, прочие поддерживают его и набрасываются на обвиняемого.
Игрок опускает руку, и, действительно, из рукава падают три костяшки; теперь и за этим столом начинаются упреки, оправдания и в конце концов — перебранка.
Однако это вовсе не мешает на другой же день все позабыть, и те самые люди, которые сегодня бранились, завтра усядутся за тот же стол и начнут игру с той только разницей, что красть «жандармов» и прятать в рукав домино будут другие. И так изо дня в день; без конца вспыхивают новые раздоры, чтобы предать их на другой же день забвению. И несмотря на то, что воруют «жандармов» и прячут домино в рукава, живут между собой дружно, поскольку каждый попадался по нескольку раз в этих мелких и невинных кражах.
Если не пререкаются, то задирают или разыгрывают друг друга, а то примутся за одного, и на него уже валятся все шишки. А ведь в каждом нашем захолустном городишке найдется человек, обычно какой-нибудь заика, о котором с удовольствием говорят, что у него «не хватает клепки» в голове или, выражаясь местным техническим термином, «занять бы умишка ему у господина Мики», а у такого каждый выигрывает, над таким каждый вправе глумиться. Закурит бедняга,— кто-нибудь, проходя мимо, непременно щелкнет пальцем по сигарете, и она отлетит черт знает куда — в угол или даже в официантскую; привстанет на минутку — из-под него тихонько уберут стул, он шлепнется на пол, и никто не сочтет нужным извиниться перед ним, а все наперебой кричат: «Иди сюда, я помогу тебе подняться». Войдет кто в раж — хвать его шапку и кидает ею от восторга оземь с такой силой, что она вся разлезается по швам и лежит на полу распластанная, точно звезда. «Зачем изорвал мне шапку?!» — спросит тот. «Полно, шапку я тебе легко куплю, а вот голову не смогу!» — ответит насильник, на том дело и кончится. Нагнется заика, поднимет шапку, покачает головой и спросит: «Ну, а как тебе будет, если я сейчас твою меховую так брошу?!» — «Мне — не знаю,— ответит насильник,— а тебе бы солоно пришлось!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61