Кумимся, вот и хочет по-городскому одарить. Все торговые ряды на попа поставлю, но принесу ей, что наказала. Бегу-нова, говоришь, лавка, а?
— Вот куда сказано и беги.
Как только крестьянин отходит, сидельцы собираются и начинают с наслаждением наблюдать за ним.
— Бог в помощь,— говорит крестьянин, остановившись перед третьей лавкой от фонаря (который никогда не горит, ибо вскоре после того, как его поставили, пьяные озорники сняли его, а оставшийся столб так и зовут теперь фонарем).
— Что, земляк, в чем дело?
— Здесь лавка Бегуна?
— Нет, родимый, но тут поблизости.
— А мне сказали здесь.
— Был, родимый, здесь, да переехал; не повезло тебе, три недели назад застал бы его еще здесь.
— Где же он?
— Вон видишь телегу у той лавки, один вол стоит, другой лежит. Так вот, четвертая или пятая лавка от телеги и будет Бегунова.
— Знаешь, нужны мне шаль, немецкий платок да круглицы на манер булавок. Согнет меня хозяйка в бараний рог, ежели всего не принесу. Три раза, брат, вдогонку кричала, когда я в город шел: «Если не принесешь — не смей мне на глаза показываться: ошпарю, говорит, тебя кипятком, как рождественского поросенка, коли с пустыми руками явишься». А хозяйка у меня женщина, сурьезная, вот я и бегаю! Смотаюсь и туда, только есть ли? А про ноги и не спрашивай!
— Есть там все на свете,— говорят ему из лавки,— чего душа пожелает, только хватит ли денег и мастер ли ты торговаться?
— Ну уж торговаться дело нехитрое, намучаешься, пока найдешь! А насчет того, чтобы купить, ей-богу, с любым побьюсь об заклад, что меня не объегорить.
— Еще бы, хозяин — с первого взгляда видать. Беги, там все есть.
— Так мне и внизу сказали. Ну, спасибо вам.
И засеменит туда, куда его направили. А там, оказывается, опять ошиблись адресом — еще дальше идти надо. Здесь он слышит, что лавка на другой улице. Там опять, будто он прошел мимо, и так без конца. В одной лавке скажут: «Проскочил, родимый!», а в другой: «Иди еще немного!». Наконец он обходит все торговые ряды из конца в конец да еще две-три соседних улицы в придачу и снова оказывается в первом торговом ряду.
— Бога ради, братец,— прохрипит он, запыхавшись, и валится на порог указанной ему лавки,— это, что ли, лавка Бегуна, скажите, есть у вас шали, немецкие платки и круг-лицы?
— Нет, здесь лавка Петрония.
— Ну, клянусь богом, не двинусь отсюда, хоть убейте! Да и не могу, клянусь богом, если б и хотел!— скажет он, вытащит из кармана кисет, сунет в него маленькую черную трубку и начнет набивать ее табаком.— Дай-ка мне, сынок, огонька!
— Честное слово, дал уже тебе жару тот, кто сюда направил!— скажет приказчик.
— Клянусь богом, никто иной, как моя зловредная хозяюшка. Я вот обошел одни ряды, другие ряды и еще две улицы, а этот Бегун как сквозь землю провалился... чтоб ему пусто было, как у меня в брюхе с утра и вот уж до полудня!
— Но ведь ты его прошел, родимый,— уверяют его сидельцы,— вернись.
— Пропади он пропадом,— говорит крестьянин,— куда позвращаться-то?!
— Вон туда!— снова направляют они его.
Он поднимется и давай опять бегать! И так с высунутым языком носится, пока окончательно не собьется с ног и всласть не натешит всю торговую часть города. И только к вечеру ему все растолкует кто-нибудь из своих крестьян-земляков.
— Послушай, землячок,— остановит он наконец какого-нибудь крестьянина,— ты чаще моего здесь покупаешь и лучше все знаешь. Где здесь лавка Бегуна,— чтоб он гак всю жизнь бегал за счастьем, как я сегодня за ним бегаю! Скажи, братец, по совести, а то все эти торгаши уже смеются надо мной.
— Ах, и тебя, значит, околпачили?!— возмущаете крестьянин, на которого этот бегун наскочил, и раскрывает земляку всю правду-истину, ведь сам он, конечно, тоже в свое время так бегал.— Нету здесь, брат, никакого лавочника Бегуна, а есть вместо него бегун-покупатель, вроде как ты сегодня, горемыка несчастный! Где были твои глаза, окосел, что ли, не видишь разве, что сидельцы над тобой, как над дураком, потешаются?!
Бранится бегун на все корки, мышей в подполье и тех не забыл помянуть, а сидельцы, нахохотавшись всласть, только и крикнут ему вслед:
— Милости просим, родимый, заходи в другой раз! Ату!
Вот так примерно хотел подшутить и новоявленный приказчик Вукадин в один злосчастный для него день.
До сих пор, будучи учеником, он не имел права на такие шутки; это могли позволить себе только хозяева и приказчики (в отсутствие хозяев), теперь же Вукадину приятно было думать, что и он волен поступить так же. Тем более представился удобный случай — хозяина в лавке не было.
Вошел крестьянин и спросил, есть ли рыбий жир, доктор ребенку прописал.
— Нету,— ответил Вукадин,— был, да весь вышел. Во всем городе нет, ни за какие деньги не сыщешь, кроме как у Бегуна.
— А у него, говоришь, есть?!— спросил крестьянин, подмигивая соседскому приказчику, который не знал, о чем идет речь.
— Есть, брат! Чего у него нет? Он торгует с горными селениями!
— А далече ли надо идти?
— Нет, братец милый, нет!
— Покажи, сделай милость.
— Почему нет, газда дорогой! Вон видишь лавку, где висит алая кисея? Так вот от нее пятая по счету.
— И говоришь, там есть?
— Есть, брат.
— В той лавке?
— Есть, есть! Входи смело; они таких покупателей бог знает как ждут!
— Так, значит... как бишь ты сказал! Чья лавка?
— Бегуна, брат, лавка... а откуда вы, газда?
— Из Брезницы,— отвечает крестьянин и подступает поближе.
— Вот и отлично, газда. Все брезничане у Бегуна покупают, удивляюсь, как ты его не знаешь, а сам говоришь, из Брезницы! Ступай прямехонько к нему, голубчик, беги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61