Прошу вас, садитесь, садитесь, сударыня.
— Да мне, пожалуй, не до сиденья, столько всяких дел! Вот решила к вам забежать, авось, говорю, господин Настас, как старый друг моего покойного мужа, мне не откажет.
— Пожалуйста, пожалуйста, я сделаю все, что, разумеется, в моей власти.
— Много работаете?
— Да уж немало. Без устали трудимся, как говорится, не знаем ни воскресений, ни праздников. Хе, госпожа Настасия, чиновничий хлеб черств и горек.
— Верю,— говорит госпожа Настасия,— верю и всегда сама то же твержу, но этот мой уперся — рвется в чиновники.
— А кто это ваш?
— Да есть у меня родственник, ради него и пришла, дай, говорю, зайду к господину Настасу, может, он чем поможет.
— А в чем дело, скажите, пожалуйста? — спросил господин Настас и снова пригладил свои баки.
— Да племянничек мой, из дальних,— сказала госпожа Настасия, поправляя тепелук и букли,— окончил четыре класса гимназии, знаете, крестьянский сын, малость перерос, оттого и трудно ему стало терпеть разные неправды да придирки преподавателей, ну вот, сейчас и ищет места хотя бы с самым скромным жалованьем, а я уж была бы, как говорится, по гроб жизни вам обязана.
— Гм, ей-богу, дело нелегкое.
— Ах, я так и знала, что вы мне это скажете.
— Нет, нет.
— Оставьте, господин Настас, я вижу! Бедный юноша! Куда мне хлопотать за него?! Я, горемычная вдова и, можно сказать, уж старуха, полезла просить за кого-то! Где уж там! Мне-то откажут, знаю точно, вот приди вместо меня вдруг госпожа Калиопа, ну, тогда конечно! Она и помоложе, и покрасивей... и, само собой, милее.
— Хе-хе-хе! — засмеялся господин Настас.— Моложе, может быть, вам лучше знать, а насчет того, что красивей да милее, извините, нет... хе-хе, по крайней мере для меня,— сказал Настас и погладил свои бачки.
— Ах, ах, господин Настас, как можно так говорить! Если кто услышит — бог знает что подумает!
— Ну, а зачем вы мне эту Калиопу, как говорится, на шею вешаете! А я, ей-богу... того, упокой господи его душу, этому вашему покойному супругу Трифуну... когда услыхал, что вас просватал... чего только, прости господи, ему не пожелал.
— Хе, такова, значит, судьба! — промолвила госпожа Настасия, снова поправляя тепелук и букли.— Божья воля, как говорится, что осталась вдовой; а будь моя воля, нынче бы, верно, он креп носил, а не я, горемыка несчастная.
— Хе-хе, неужто вдовушки такие несчастные?
— Да как говорится, вдову всяк обидит. Вот как вы сейчас... раз в сто лет решилась попросить друга, и попусту!!
— Ах, боже мой, кто вам это сказал!
— Я вам бог знает как была бы благодарна.
— Ну, кто вам это сказал, ну, кто?! — твердил с довольным видом начальник.
— Да вот вы все кочевряжитесь, а попроси вы о чем-нибудь, у меня не хватило бы духу отказать, как вы это делаете.
— Не принимайте близко к сердцу, госпожа Настасия, ведь вы меня еще не выслушали.
— И... значит... есть надежда? — радостно спросила госпожа Настасия.
— Ну да, конечно... конечно! — промолвил начальник и закатил глаза.— Только поначалу жалованье будет не ахти какое, придется даже с месяц поработать даром, н качестве переписчика... Приходится поначалу, госпожа Настасия, приходится формы ради, а там уж моя забота.
— Так пожалуйста.
— Для вас, госпожа Настасия, и не сделать такого пустяка! А знаете, во время бомбардировки Белграда, что мне на ум приходило? Готов был жизнью ради вас пожертвовать!
— Хе,— воскликнула госпожа Настасия,— тогда было псе по-другому! В то время я всего три года замужем была, а сейчас...
— Ничего не значит. Хе-хе, недаром говорят: «Спелая груша слаще зеленой».
— Эх, легко вам над сиротой насмехаться. Значит, я могу сказать моему племяннику?
— Да, да, скажите. Пусть принесет свидетельство и метрику... Или лучше забегу-ка я сам после двенадцати, мне как раз по дороге, там и поглядим.
— Прекрасно, так лучше всего... Пожалуйста, милости просим,— сказала госпожа Настасия.
Поклонившись и пожав ей руку, господин начальник, приглаживая свои поседевшие баки, проводил ее до порога.
И таким образом, к всеобщему удовольствию, Вукадин получил место переписчика. Господин Настас посмотрел его метрику, свидетельство, почерк и остался вполне доволен, заявив перед уходом, чтобы он приходил на следующий день.
И наутро Вукадин уже восседал за длинным столом вместе с двенадцатью практикантами в качестве тринадцатого. Этот необычайно длинный стол прозвали «омнибусом». Так окрестил его уже давно один остроумный практикант, правда, просидел он за ним очень недолго, так как, кроме этой остроты, придумал еще два анекдота об экспедиторе почты и о самом начальнике, после чего и вылетел как вольнодумец, которому не место на службе. Вот таким-то образом Вукадин и очутился среди множества практикантов, совершенно различных по образованию и возрасту. Больше всего здесь сидело обанкротившихся торговцев, идеалом и конечной целью которых было добраться во что бы то ни стало до таможни, откуда прибыл их столоначальник Васа. Перевели его оттуда, потому что он крал без зазрения совести, а комиссии никак не удавалось поймать его с поличным. Выжигой, настоящим выжигой был этот господин Васа. И хотя на физиономии его не отражалось ни тени мысли и казался он человеком совершенно ограниченным, но чуть где запахнет барышом, добычей, Васа был непревзойденным ловкачом! Уволенный из таможни, он не пал духом и не терял надежды снова туда вернуться; уверяли, будто он частенько твердил, что служил бы не только бесплатно, но еще и от себя ежегодно приплачивал бы государству пятьсот талеров, только бы ему дали место таможенника в той таможне, которую он выберет;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61