— Ив самом деле, Вуядин; я, как говорится, с ног сбился, крестя твоих ребят.
— Ей-ей, хорошо сказано; и впрямь с ног собьешься, уж очень мы тебя утруждаем! Да что поделаешь, давние мы кумовья!
Куму поднесли ракии, и, прилежно орошаемая сливовицей, беседа пошла своим чередом.
— Как полагаешь, кум, какое нам имя дать этому ослу?— спросил Вуядин.
— Знаешь, кум, не сглазить бы, но я уже дал все имена, какие только знал и помнил. Клянусь богом, перебрал всех своих и твоих родичей, а теперь, думаю, лучше взять из книги... давай заглянем в календарь и подыщем ему счастливое имя.
Тут же послали в управу общины за календарем, и, когда явился писарь, кум спросил, какого числа родился младенец.
— Седьмого сентября,— ответил Вуядин.
— Ну что ж,— молвил кум,— какой святой выпадет в этот день, его именем и наречем младенца! Ну, писарь, хвати-ка малость этой мученицы, взгляни в книгу и скажи нам.
Писарь взял баклагу, взболтнул ее немного обычая ради, буркнул: «Спаси бог!» — и хлебнул по-молодецки, потом раскрыл календарь, отыскал в нем сентябрь и нужное число.
— Здесь, кум, написано: святой Созонтий.
— Ого, взял черт душу под заклад, да и сам не рад! Неужто так и написано?! Погляди лучше, дай бог тебе здоровья! Уж не ошибся ли ты?
— Нисколечко,— отвечает писарь,— как мне ошибиться, ежели я три с лишним класса гимназии прошел! Сам министр лучше не прочтет, клянусь богом! Говорю без обмана!
— Э, не стану я хаять Созонтия и его святость,— заметил кум, берясь за баклагу,— но его крестный вряд ли прославился!
— Пощади, кум, избавь, коли в бога веруешь,— просит его Вуядин.— Найди другое имя, дай хоть свое!
— Давал уж раз,— отвечает кум.
— Ничего не поделаешь!— говорит Вуядин.— Пускай двое носят твое имя, только, ради господа, не надо Созонтия! На веки вечные станет посмешищем для всего села. А с меня, ей-богу, и без того срама и глума предовольно.
Думали, гадали, прикладывались по очереди к баклаге, пока наконец не помогла Писарева образованность. Вспомнил он вдруг, что покойного кума кумовой хозяйки звали Вукадином, и предложил дать ребенку это имя. Так же точно прозывался и Вуядинов дед, о котором только и помнили, что зимой он чудесно играл на гуслях, а летом подстерегал на больших дорогах путников и купцов.
Вуядин точно заново на свет божий родился! Был он человек рассудительный. Кум, согласившись окрестить ребенка именем деда, задел его слабую струнку. Вуядин с радостью согласился и даже непрошеный гость показался ему милее; наполнив баклагу ракией, хозяин выпил и пустил ее по кругу, признав наконец как факт рождение тринадцатого.
Однако такое настроение продолжалось недолго. Уже во время обеда в честь кума, после крестин, Вуядина снова охватило отчаяние, и, подобно библейскому праведнику Иову, он возроптал.
— Все же это слишком, брат! — воскликнул он, потряхивая головой и баклагой.
— Ах, кум Вуядин, только бы вы с Радойкой были живы-здоровы, а все прочее пустяки.
— Ладно, когда соседские вдруг повиснут у тебя на шее, все, сколько их есть, а то ведь свои, их кормить надо.
— Эх, кум, что и говорить,— утешает Вуядина кум,— но все от бога, а что от бога, слаще меда. К добру! Спаси бог!
— Эх, кум,— отвечает Вуядин,— далече от меня это добро; а будь оно хоть чуточку ближе, не стряслось бы, кум, такого со мной.
— Ничего-то ты, кум, не разумеешь, кто знает, может, все это и к лучшему.
— А я полагаю,— вмешался писарь, положив себе на тарелку изрядный кус,— что как раз из него, то есть из вышеупомянутого Вукадина, что-нибудь да получится. Всемирная история нас учит, что большие умы и заступники угнетенного люда рождаются не в великолепных дворцах, а в хижинах бедняков. Перелистайте Всемирную историю и вы на каждой странице найдете подтверждение моим словам. Все что ни есть знаменитого и путного, все, братец ты мой, вышло из опанка, из вот лдакой халупы. Ну, спаси бог!— промолвил он и отхлебнул из баклаги.— А ты, Вуядин, запомни хорошенько мои слова, и ежели думаешь, что я подлещиваюсь, спроси меня еще раз, и тогда увидишь, повторю ли я тебе то же самое.
— Слушай, брат,— поддержал писаря кум,— бог знает, что делает, так это и с тобой сейчас.
— Верно, эти самые слова были у меня на языке,— тешил себя Вуядин.— Я тоже твержу: дай боже здоровья мне и моей Радойке, а все прочее чепуха.
— Где кормится дюжина, небось сыт будет и тринадцатый,— продолжал кум.— И поверь, тут какое-то предзнаменование.
— А я о чем сейчас толковал?— вмешался писарь.— О-о-о, пусть только этот малыш вырастет живым и здоровым, он еще прославит твое имя, это я тебе говорю. О-о-о, из него еще получится большой человек.
— Дело темное!— отозвался Вуядин.— Длинным он наверняка будет, это точно — весь наш род таковский, а ежели станет большим человеком — дай бог! Но вряд ли что-нибудь путное в моем доме может родиться.
— Смотри, кум, не греши, не гневи господа,— утешает его кум.— Это благословение божье.
— А справедливо ли, что мой дом от избытка благословений господних стал вроде казармы? Надо же, болезный мой, всех кормить и одевать?! Да мне на одни опанки каждый день по корове надо резать! Это тебе не кролики: чуть появятся на свет, гони их в готовых шубах в лес глодать молодые побеги.
— Э-э, ведь не ты один такой!
— Как не я один! Что ты плетешь!— возражает Вуядин, снова впадая в отчаяние.— Загляни в любой дом в нашем селе, нигде нет такого срама и безобразия, как у меня! Что же это такое, братья, ей-богу! Возьми хотя бы моего тезку Вуядина — у него сын и дочь; рядом с ним, у Петрония,— два сына и дочь; у его соседа Милисава — сын и две дочери;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61