— Хватит! — остановил его Вукадин.— Скажи лучше, сделай милость, не сдается ли комната вон в том доме... где стоит у окна женщина?
— Сдается! — сказал Икица.
— Так пойдем же, черт побери!
— Брось! — воскликнул Икица.— Стоило там кому-нибудь поселиться, тут же приходилось спасаться. Тотчас фельдфебели-саперы грозились избить. Впрочем... Впрочем... если ты рассчитываешь...
— Нет, нет,— закричал Вукадин.— Этого только не хватало... Да еще без всякого класса!.. А вон там, где у ворот женщина?
— Э, и там брат, я жил. Тоже не подходит. Оно и хорошо и плохо. Хозяйка и красивая и добрая, только страсть как любит пользоваться носовыми платками своих жильцов, а потом хвастается по городу, будто получила их в подарок. А чуть заполучит нового жильца, перестает пускать к себе соседок, перессорится со всеми, передерется, а на другой день в тебя, за здорово живешь, швыряют картошкой или камнями из соседних домов. За месяц раз пять вызывали меня в суд свидетелем. Даром не надо, говорю тебе.
— Ты прав.
— А вот сюда тебе посоветую. Хозяйка — вдова. Родичи мужа дают ей на содержание, девери следят за ней, и она, как змея, прячет ноги. Одна у нее страсть: женить и выдавать замуж.
— Пойдем!
Вошли. Икица объяснил хозяйке, женщине средних лет, что привело их к ней.
— Прошу вас, садитесь,— сказала хозяйка, быстро накидывая либаде.— И простите, что не одета.
— Ничего, ничего! — промолвил Вукадин.— Что касается меня, то я, пожалуй, того... (Он покрутил ус и вытащил табакерку.)
— Мой друг приехал вчера из Белграда, он чиновник, как и я, переведен сюда, ему нужна комната... тихая.
— Садитесь, пожалуйста, хоть угощу вас чем-нибудь. Савка,— крикнула она, повернувшись к кухне,— дай варенья и поставь на огонь джезву для кофе.
— Предлагают ему остановиться в корчме, но там шумно, суматошно, а мы, чиновники, такой народ... порой... приходится кое-когда и дома поработать, нам необходима тишина.
— Разумеется,— подтвердила хозяйка.— Что касается этого, будьте спокойны, ей-богу, и вовсе не потому, что это мой дом, но тут и правда тихо на редкость. Да вот господин Ика еще жив, и не даст мне солгать, у меня проживали люди все почтенные и, так сказать, ученые... учителя все. Господин Сима целых два года жил у меня, покуда его не перевели. Тихо у меня, да и его, клянусь богом, не слыхать было. Забьется к себе в комнату и все жуков на булавки накалывает да ужей в банки со спиртом сажает. Потом уж начал их в водку опускать, покупал ее вот в той корчме напротив, потому что спирт подорожал. А так спокойный был и вежливый человек. Только однажды взъелся на меня и месяца два не здоровался, все косился, будто кровный враг, будто я всю его семью зарезала, пройдет мимо, так отворачивается, точно от еврейского кладбища. Подумайте только! Сказал, что я взяла у него каких-то редких букашек и передала господину Любе, тоже учителю... он тоже возится то с травами, то с козявками, ловит в лесу пауков, хочет, сказывают, писать о них историю; а с ним господин Сима крепко поссорился из-за науки.
— Ученые люди! — заметил Вукадин, закуривая цигарку.— Вот народ и дивится...
— Именно, клянусь богом. Как говорится: где воз мудрости, там три — глупости. Пожалуйста, угощайтесь... варенье вишневое. Намедни варила.
Гости стали угощаться, a хозяйка ушла на кухню распорядиться насчет кофе. Пока она отсутствовала, гости рассматривали комнату.
— Слушай, сколько ты можешь платить? — быстро спросил Икица.
— Ей-богу, динаров восемь, и ни пары больше.
— Что ж,— начал Икица, когда вернулась хозяйка,— мы еще и не коснулись того, зачем пришли. Итак, какую комнату вы сдаете?
— Да вот эту, в которой сидите. Комната светлая, сухая, летом прохладно, зимой тепло.
Гости согласились, что комната действительно соответствует всем перечисленным качествам.
— Ну, хорошо, хозяйка, итак, сколько же вы просите за нее? Но, говорю вам наперед, мой друг — человек бедный, как и я сам, а приходится соблюдать чиновничье достоинство: разная там благотворительность, книги и тому подобное...
— Клянусь богом, я и того хуже. Ты хоть одинок, одна душа, один рот, а я из сил выбиваюсь, работаю как вол.
— Полагаю, что двенадцать динаров будет немного, с тем условием, чтобы вещи оставались здесь... и затем, если меня посетит жена помощника уездного начальника или казначейша, чтобы я их могла здесь принять; и еще — двадцать четвертого июля на святую мученицу Христину мои именины, и потому весь день я принимаю в этой комнате гостей с поздравлениями. Вот и все, а комната, думаю, стоит того.
— Да ведь знаете,— заметил Вукадин,— как говорится, проку мало, что город за грош; коли того гроша нет — тоже дорого. Должно быть, так и со мной, госпожа Христина. Будь я один, куда ни шло, но на шее у меня сидит вся семья, и каждый месяц мне надо посылать немного денег домой, что уж там останется. Восемь динаров, не больше!
— Мало! — сказала Христина.
— Нет, немало! — в один голос убеждали Икица и Вукадин.
Наконец после долгого торга сошлись на восьми динарах, но с тем условием, что хозяйка имеет право пустить в комнату еще одного жильца.
Подоспел и кофе. Вукадин и госпожа Христина ударили по рукам, Икица, скрепляя договор, разнял им руки.
— Ну, счастливо! — воскликнул Икица.— Я уверен, что вы останетесь довольны моим приятелем Вукадином, еще и благодарить будете.
— А я уж постараюсь... как говорится... не ударить в грязь лицом. К тому же у меня счастливая рука, об этом весь город знает. Из моего дома никто еще по собственному желанию не выселялся, а либо переводили по службе, либо женились, либо замуж выходили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61