Закончив петь, они ушли довольные, что видели из-за занавески Дару, ее ясные глаза, видели, как она
благодарно кивнула им головой. Восхищенный Вукадин ничего не видел, не слышал, ко всему был слеп и глух, не слышал даже, как мыловар, газда Настас, ругал за нарушение ночного покоя всех: и бродяг, и сторожа, и городского голову, и весь городской совет.
— Какое уж тут спанье,— сказал Икица, вечно соблазнявший компанию рискованными предложениями.
— Ну и хороша же песня,— восторгался Вукадин,— где только ты ее выучил, дай бог тебе здоровья!
— Это старинная песня,— заметил Ика.— Очень печальная. А научила меня тетка, она из задунайских. Когда ни затянут эту песню, она обязательно плачет.
— Лучше чем под гусли! — продолжал Вукадин.— Пошли погуляем малость, у меня и сон прошел.
Заря разгоралась все больше. Улицы становились длиннее и длиннее, вывески отчетливей. Встречались люди.
— Хо-о-о! — воскликнул Икица, указывая на прохожего.— Поглядите-ка, еще одна ночная птичка! Пожалуйте в компанию!
— Я не ночная, а утренняя,— кротко промолвил щупленький человечек с благодушным лицом.— Те времена миновали. Они меня и довели до этого.
— А откуда вы, господин Славо?— спросил Ика.
— Прямо из дому. Иду в ивняк. Мне врач прописал строгий режим. Встаю рано. Чуть забрезжит, я уже на ногах,— говорил, покашливая, с перерывами, Славо.— Иду в ивняк. Там гуляю на свежем воздухе или сижу и пью воду.— И он показал на бутылку минеральной воды, торчавшую у него из кармана пальто.— Ложусь рано, рано встаю,— и чувствую себя, словно мне восемнадцать лет.
— А вы прекрасно выглядите! — заметил Икица.
— И аппетит волчий. Ем и сыт не бываю! Вышла из меня какая-то муть! Ну, прощайте! — сказал господин Славо.— А впрочем, сыграйте-ка что-нибудь, давно не слышал.
Микица заиграл, и все запели:
Нынче ночью буду я гулять.
— Эх,— господин Славо щелкнул пальцами.— Вот
только выпью два ящика, в каждом по сорок бутылок,— и все будет по-иному! — и, понурившись, он зашагал дальше.
Молодежь направилась, напевая, в одну сторону, а он в другую, покашливая, оглядываясь и провожая их добрыми глазами, кротко, с затаенной тоской.
Вукадин вошел в дела. Он был придан казначею, помогал ему. Молодой человек понравился казначею своим старанием, и он хвалил его везде и всюду. Дошло и до господина начальника округа, какую поддержку получила казенная палата. Впрочем, и Вукадин старался почаще попадаться на глаза всякому начальству. В первые же дни Вукадин получил посылку — кадочку каймака от родственников, просивших у него изрядную сумму денег, которых, конечно, Вукадин им не послал. Каймак Вукадин тотчас распределил: одну тарелку господину окружному начальнику, другую — казначею, а кое-кого из торговцев и мелких чиновников угостил лично, когда те пришли в корчму выпить кружку пива. Так поступил он и в дальнейшем, зимой, когда получил ужицкую ветчину. Лучшие куски он и тогда послал начальству, а сам с ножом и куском ветчины переходил от стола к столу, с гордостью показывал на свет красную, как кровь, ветчину, расхваливая ее и браня, как истый патриот, салями, швейцарский сыр и прочие швабские подделки.
Так Вукадин приобретал друзей и покровителей, и это было ему на руку. Ибо нет-нет и его назначали в какую-нибудь комиссию с жирным приварком в виде суточных и с еще более жирными обедами. А обеды были преотличные — и те, которыми угощал поставщик, и те, которые давались в честь комиссии крестьянами. Жарится этакий упитанный ягненок на виноградной лозе, вертит его крестьянин, непрестанно отворачивая лицо от сильного огня, и только изредка поглядывает на ягненка, а он весь растрескался — до того жирен. Но жир ничуть не вреден желудку, ибо здесь же, у источника, стоит старое жупское вино — противоядие от любого жира, в том числе и бараньего. Вукадин как крестьянский сын обычно садился между крестьянами, ел за двоих, то и дело произносил здравицы и отпускал шутки. Но умел он, когда надо, быть и серьезным и положение свое понимал по-серьезному, не забывал и о своей будущности. Умел вовремя шепнуть поставщикам, которым причитались
деньги, когда имеются в кассе наличные, за что и получал бакшиш, конечно, более скромный, чем сам казначей, но тем не менее Вукадина как человека невзыскательного он вполне удовлетворял.
Дружно жил Вукадин и с хозяином корчмы, в которой столовался. Неизменно сообщал газде Сотиру, когда на базаре появлялась хорошая рыба или иная редкость; охотно гулял с ним перед ужином и после обеда по воскресеньям; разговаривал, беседовал о кухне, о распорядке в заведении, о том, как расширить корчму, переделав кухню в столовую, а примыкающий к кухне сарай — в кухню; они пространно совещались также и о том, следует ли взять швабских певичек, которых ему рекомендуют из Белграда; в этом вопросе хозяин обещал послушаться совета Вукадина и показать публике, что и в Т. имеются вполне современные, европейские рестораторы, предприимчивые и со вкусом. Они до того сдружились, что во время обеда и ужина Вукадин сидел не в своей компании, а, немного подождав, подсаживался к хозяину.
— Что желаете? — спрашивал обычно Яначко, Ву-кадинов «шпейзетрегер» 1.
— Не торопись,— отвечал Вукадин,— я подожду газду Сотира, и, что бог даст, поделим по-братски.
И только когда подходил и усаживался за стол газ-да Сотир, они приступали к обеду или ужину. За столом оба были внимательны друг к другу. Достанется, скажем, Вукадину стегнышко, он разрежет его, половину оставит себе, а другую положит на тарелку трактирщика.
— Ну-ка, газда Сотир, не гоже мне одному смаковать, как are, знаю, что ты лакомый на стегнышко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61