Пляска началась снова, но пошла горше прежнего.
— Как же это танцуют? — возопили все разом.
— Три шага направо, два налево и шаг на месте,— учил Икица.
Снова заплясали и, пожалуй, еще хуже. Один обвинял и укорял другого, но все были согласны, что больше всего портил Вукадин со своими длинными ногами.
— Будь оно неладно, это коло,— бросил Вукадин (он был неважным танцором) и вышел из круга, за ним последовала и Дара.
Пока другие плясали, Вукадин и Дара беседовали.
— Вы плохо танцуете? — спросила Дара.
— Ах, какой я танцор, одно горе, разве мне до танцев? Лишь веселое сердце кудель прядет.
— Вы как белградец, должно быть, охотнее танцуете немецкие танцы... Но здесь их редко танцуют.
— Да нет, мадемуазель, клянусь душой, нет! Напротив, я предпочитаю наши крестьянские пляски: схватишь какую молодку, и в сторонку с ней — юрк, земля под нами так и подгибается. Здесь же все по-городскому, деликатно... возьмутся за пальчики, а там за руки. Мне бы, эдак, по-свойски, по старинке коло оторвать, и если уж разлететься, ты на другой улице остановиться. Мне бы вон такую, как эта Радойка, улетел бы, кажется, в облака.
— Как не понравиться! Она точно жареный поросенок среди окороков.
— И-ю, господин Вукадин! А нас, значит, словно и нету!.. Ну, не ждала я этого от вас! От кого, от кого, только не от вас Уж лучше бы я не приходила! Спросите тетку Христину. Я и не собиралась приходить, отговорилась, когда она меня позвала, головной болью. А тетка Христина говорит: «А знаешь, кто еще у меня будет? Господин Вукадин!..» Слово в слово... Ну, тогда, думаю себе, надо пойти, была не была! Только, чтобы сделать любезность, и пришла,— сказала она и сердито отвернулась.
— Эх, клянусь богом! Великий я грешник! — воскликнул Вукадин в полном блаженстве.
— Само собой,— продолжала Дара,— Радойкин отец в городе первый газда, Радойка первая приданница, а вы из столицы, и... правда, телеграфист Микица,— но он ее еще не сватал. Все может быть. Знаю я отлично вас, мужчин! Рады-радешеньки, если можете причинить страдания слабой женщине.
— А что? Разве вы несчастны?!
— Увидите и услышите, если сейчас не верите,— пролепетала Дара слегка дрожащим голосом.
— Несчастен, фрайла Дара, только клещ, когда, насосавшись, лопается.
— Эх, вам бы все смеяться. Радуетесь, что мне тяжело! — бросила Дара, поднялась с дивана и отошла от 1 Вукадина, который только старался казаться холодным и равнодушным, а на самом деле напоминал (воспользуюсь чужим сравнением) вулкан, покрытый сверху снегом и льдом, но в недрах которого бушует огонь и клокочет расплавленная лава.
Пока они разговаривали, танцы окончились. Немного передохнули, попели, а потом Микица предложил сыграть в какую-нибудь игру.
— Давайте,— сказал он,— играть во что-нибудь, чтобы напрасно не чесались губы.
Все радостно подхватили предложение. «Отлично!» — разом закричали в восторге девушки и, подталкивая друг дружку, принялись тереть губы.
— Как хорошо, что вы вспомнили,— заметила Дара.— А я, ей-богу, и позабыла.
— Восхитительно,— крикнул Икица, потирая руки и взвизгивая от удовольствия.— Ну-ка, только побыстрей, жизнь не тысячу лет тянется. Хе-хе! «Губы чешутся, хотят целоваться!»
— Ну, с какой начнем?
— Погодите,— остановил их Икица, всегда носивший с собой ради таких случаев печатную «Лиру» и собственноручно переписанный «Список и описание общественных игр».— Я постоянно с собой ношу, авось пригодится, а кармана не оттянет. (И перечислил несколько игр: «Иконы», «Почта», «Цветы», «Адвокат» и еще некоторые.)
Сыграли во все эти игры. Пока играли, Дара держала себя так, будто Вукадина и на свете нет: не поминала его и не обращалась к нему. Мало того, Дара условилась с учителем, что они будут выбирать только друг друга, что он пригласит ее прогуляться, и все это назло Вукадину. И добилась своего. Вукадин не мог остаться равнодушным. Закинув ногу на ногу, он молча пускал густые клубы дыма, выплевывал приставшие к губам табачные крошки, цигарка у него то и дело расклеивалась. Дара с удовольствием отметила, что Вукадин украдкой поглядывает на нее исподлобья.
Пришло время раздавать фанты. Определились и судьи, Ика и Дара. Они ненадолго удалились в соседнюю комнату, потом вышли и стали объявлять, что делать каждому фанту. Учителю возвратили книжечку («Гибель эстетики») и заставили обойти всех дам, не исключая тетки Христины и тетки Румены, и каждой сказать: «Боже, боже, до чего же я приятен в дамском обществе!» Вукадину вернули янтарный мундштук ценою в пять дукатов (который ему в первые же дни знакомства подарил Атанас Поставщик) с тем, чтобы он трижды крикнул (каждый раз ударяя себя в грудь): «Ах, я грешник несчастный; женился бы, да ни одна за меня не идет!»
— Чей это фант? — спросили опять судьи, подняв кошелечек из красного бархата (в нем оказался динар и какая-то медь).
— Мой,— отозвался Микица. Его заставили стать перед Радойкой, открыть кошелек и трижды повторить: «Я бы женился на вас, мадемуазель, только по любви».
Все было исполнено под веселый смех присутствующих. Настроение у всех стало отличное. Только учитель собрался уходить.
— Куда вы, куда? — спросил кто-то.
— Надо,— сказал он, вставая.— Уже двенадцать, а завтра в восемь у меня урок, ничего не поделаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61