Прежде чем подействовало снотворное, она взяла ее с ночного столика и заснула, поглаживая перламутр. Так она часто делала в юности. Роза поднесла раковину к уху, но не услышала ни шума прибоя, ни шелеста падающих звезд. Несколько лет назад раковина онемела. Она молчала, и молчание ее связывалось с будущим, в котором не было места ни воспоминаниям, ни мечтам. Такое абсолютное безмолвие обычно предшествует великой буре. Скоро бушующий смерч швырнет Розу высоко к звездам, где ее ждут счастливые раковины-наутилусы: там ее ждет Анджело, Иньяцио, мать, бабушка, Ивецио, Пьер Луиджи, Альберто, Джулио, Руджеро, все те, кого она любила и ненавидела.– Глория, – тихо произнесла старая женщина.И тут же имя внучки напомнило ей о сыне.– Риккардо, – прошептала она.Роза подумала, что безумная любовь Риккардо и Глории похожа на те чувства, что связывали ее с Анджело. Но тогда Роза и не догадывалась об их истинной природе.Она позвонила, так как захотела встать. Ей нужна была помощь служанки, которая так назойливо подчеркивала свою незаменимость.Роза представила себя в этом доме в одиночестве, пригвожденной к кровати. Через сколько дней она умерла бы от голода? Через три, через четыре или через неделю? Она вообразила, как ее спальня превращается в склеп, и ощутила сладостное чувство отречения от жизни, которое оказалось сильней, чем обычное желание жить. Такое ощущает альпинист, теряя последнюю опору, или обессиленный утопающий, погружаясь в волны. Почему смерть считают такой ужасной? Может, и ее усохшее тело останется нетленным, как тела аскетов, что умирают, осененные святостью. Это сравнение пробудило в Розе чувство юмора; мрачные мысли исчезли, и она тихонько рассмеялась, удивив Олимпию, которая в этот момент вошла в спальню.
В вазочке шведского хрусталя стоял букетик маргариток с розовато-белыми венчиками и золотистой середкой. И в это Рождество старику Клементе удалось вырастить для хозяйки нежные цветы в теплице в глубине сада. Кто бы мог подумать, что в холодном туманном Милане, в маленькой теплице на улице Джезу расцветут такие же маргаритки, какие были рассыпаны восемьдесят лет назад по полям вокруг «Фавориты».– Спасибо, Клементе. Счастливого Рождества!Сидя за накрытым столом, Роза поблагодарила старого слугу, пожала ему руку и приколола к платью весенний букетик.Клементе почтительно сжал ее руку, его голубые, помутневшие от старости глаза с красноватыми прожилками повлажнели от волнения.– И вам счастливого Рождества, синьора Роза! – улыбнулся старик.Он налил хозяйке из серебряного кофейника ароматного кофе, добавил обезжиренного молока. Для Клементе этот ритуал рождественского кофе был своего рода наградой за его многолетнюю преданность. Как хорошо было им, двум старикам, сидеть за одним столом! Оба родились в «Фаворите», всегда были рядом, говорили на одном диалекте, понимали друг друга с полуслова. Роза в присутствии Клементе иногда позволяла себе размышления вслух.– Мне бы следовало выйти за тебя замуж, Клементе, – сказала она, – моя жизнь сложилась бы счастливей.– Да как вы могли подумать такое! – возразил старик. – Вы, синьора Роза, и я – слуга! Грех вам говорить такое мне, старому человеку!Клементе даже обиделся.– Старому человеку? – переспросила Роза. – Ты забыл, я тебя почти на год старше…Клементе решительно покачал головой. Нет, о ее возрасте он никогда не думал. Для него Роза все еще оставалась юной дочерью Дуньяни, сначала милым ребенком, потом очаровательным созданием, которое он боготворил и которому служил. Зеркало его памяти отражало чудесные глаза молодой Розы и изящные линии ее прекрасного тела, а вовсе не беспощадную немощь старости.– Да, да, – с улыбкой продолжала Роза, – если бы я вышла замуж за тебя, жизнь моя прошла бы без этих треволнений.Клементе знал все ее беды и тревоги, он мог бы напомнить их хозяйке с первой до последней – последней была Глория.– Синьора Глория неважно себя чувствует? – спросил старик то, что и так прекрасно знал.– Неважно-то неважно, – вздохнула Роза, – но ее несчастье в том, что ей всегда хочется невозможного.– А вам это никого не напоминает? – позволил себе легкую иронию Клементе на правах старого слуги.– Никого, мне в последние годы часто изменяет память, – отшутилась Роза. – Как бы я хотела видеть Глорию счастливой, – добавила она.– Счастливой с князем Брандолини? – усмехнулся Клементе, взглянув в глаза собеседнице. – Думаю, она никогда не будет счастливой со своим мужем.– А ты откуда знаешь?Роза неожиданно побледнела, и в глазах ее вспыхнул огонек.– Сама синьора Глория мне сказала…– Тебе? – притворно-равнодушно переспросила Роза. – Когда?– Перед свадьбой она зашла ко мне выплакаться и сказала, что не любит своего мужа, – спокойно объяснил Клементе.– А мне ты ничего не сказал, – с упреком произнесла Роза.Она знала, как была привязана внучка к старому слуге, когда-то качавшему ее на коленях.– Вы меня никогда не спрашивали, – с достоинством сказал Клементе. – Может, об этом и не стоило расспрашивать.– С мужем она несчастлива, – задумчиво проговорила Роза. – А может, тебе известно, с кем она могла бы быть счастливой?Роза произнесла эти слова с вызовом, и старый слуга вспомнил самоуверенную девчонку, так разговаривавшую с ним на «Фаворите».– Вы кончили пить кофе? – спросил Клементе, собираясь убрать со стола.Рождественская атмосфера удержала его от того, чтобы продолжать разговор в таком тоне. Для Клементе существовали священные границы, которые он никогда не переступал. Он умел забывать о том, что хоть как-то противоречило его собственным нравственным убеждениям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126