Стараясь ни в коем случае «не вмешиваться» в политику, американцы говорят не об определенной войне, а о войне абстрактной, о войне «вообще».
Наша машина въехала в обсаженную каштанами аллею мотеля и остановилась рядом с другими, такими же запыленными. Хозяин приветливо нам улыбнулся, спросил, какие мы предпочитаем коктейли.
Нас познакомили с другими гостями. Среди них оказалось много врачей. Когда гости уселись в удобные кресла в тени каштанов, разговор, как обычно, начался с автомобилей. Потом кто-то обмолвился об удобствах воздушного сообщения. Одни были за воздушные гиганты, скорость которых превышает скорость звука, другие — за передвижение только на велосипедах. Отсюда мысли собравшихся устремились в космос, достигли Луны, а затем, без видимых затруднений, и Марса.
— Марс — планета войны. А почему нет планеты мира?
— Планета мира — это Земля,— сказал хозяин.
Все громко рассмеялись. Это был парадокс. Хозяин изобразил на лице смущение.
— Планета мира — это ваш дом! — решил исправить положение один из гостей.
— А почему вы думаете, что «война» — это понятие отрицательное, а «мир» — положительное? — спросил один из врачей, удобно растянувшись в кресле и бросив пестрый пиджак на траву у своих ног.
— Потому что война — это война...
— Ну а пирог — это пирог. Но нельзя же за это осуждать его. Я согласен с этим англичанином Андрески и нашим соотечественником генералом Джорджем Паттоном, которые считают, что война — это высочайшее и весьма полезное испытание для человека.
— Ну разве станет генерал Паттои осуждать войну, если это его профессия?
— А зачем вообще осуждать войну и военных, если она во все времена была и будет двигателем цивилизации и прогресса?
В этом обществе врачей, видимо, никто не предполагал, что их товарищ выскажет такую точку зрения. А он, потягивая коктейль, продолжал:
— Война, а не мир была самым верным поводырем человека к вершинам сегодняшней цивилизации. Почти вся зафиксированная история людей — это история войн. Кто-то подсчитал, что со дня рождества Христова па один мирный год приходится пять лет войны.
— Но уж сам-то Христос был за мир!
— За это его и распяли. Надо было ему собрать своих апостолов и начать войну. Он бы большего добился.
— В моем доме не критикуют религию и правительство,— улыбаясь, заметил хозяин.
— Защищая войну, я нахожусь на стороне правительства! — Гость в пестром пиджаке поклонился хозяину и продолжал: — Если бы человек не вытесал топор и не швырнул его во врага, он бы до сих пор бродил в джунглях среди зверей и боялся за свою жизнь... Только войны, сначала мелкие, а потом огромные, сделали человека могучим. Вы мне не верите? Войны научили человека общественной организации. Победу одерживали те, кто были лучше организованы. Войны привили нам понимание демократии: воинская дисциплина не считается с титулами и привилегиями, перед приказом командира все равны. Война создала промышленность. Индустриализация началась в тех государствах, которые вели крупные войны и владели миром. Война развила и науку. Первая мировая война дала танк, который позже стал трактором и бульдозером. Вторая мировая война дала ракеты, реактивные моторы, которые позже выросли в космические корабли. Атомная бомба превратилась в атомную электростанцию. И наконец, война развивает искусство, литературу. Разве появился бы шедевр Гомера, если бы не было Троянской войны?
Врач говорил и говорил. Другие слушали. Никто его не прерывал. Когда он копчил, воцарилась тишина.
— Вы говорили очень интересно,— сказал его сосед,— но неубедительно.
— Пожалуйста, выскажитесь с большей убедительностью,— ответил врач.
— Сын моего брата погиб во Вьетнаме,— только и ответил тот.
Все почувствовали себя неловко. Положение спас хозяин:
— Бефы будем жарить там, под деревьями,— сказал он, и все поднялись с кресел.
Я до сих пор не знаю, говорил ли тот врач о прогрессивной роли войны искренне или в насмешку над теми, кто думает подобным образом, но одно ясно: бомбы, которые американцы сбросили на чужие земли, рвутся на их собственной земле.
СТАЛЬ И МУСКУЛЫ
Нет такого американца, у которого бы ничего не было: у одних есть деньги, у других — надежда добыть их, а у третьих — обломки несбывшихся надежд. «Нъю уорлд ревъю»
Одна половина человечества состоит из людей, которые имеют что сказать, но не могут, а другая — из людей, которым нечего сказать, но они, не умолкая, говорят об этом. Роберт Фрост
Мы находились в шахте номер 7 «Кристофер и К0», в штате Западная Виргиния. Эта шахта принадлежит крупнейшему в США угольному объединению «Питсбург (консолидейшн) коул».
— Углубились под землю на триста метров! — крикнул мне прямо в ухо молодой инженер Луис Мерфи, остановив вагонетку, в которой мы проехали по подземному лабиринту не менее 10 миль.
Стальные когти комбайна, вгрызающиеся в пласт каменного угля, производили такой адский шум, что, казалось, содрогались не только подпорки шахты и железные рельсы, по которым бегут вагонетки, но даже 300-метровый пласт земли, который висел над головой. Рабочие не разговаривали. Они молча обслуживали гудящий от напряжения комбайн. Лица их были черны как уголь, который они добывали. Блестели только глаза да зубы.
Тьму прорезали лучики света от электрических фонариков, укрепленных на шлемах углекопов. Размельченная, отсвечивающая жирным блеском масса угля плыла по конвейеру и падала в вагонетки. Вскоре ее поднимут на поверхность, и после многих миллионов лет она снова увидит дневной свет.
Мы добрались до этой шахты, поднимаясь по серпантинной дороге в Аппалачские горы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100