Талию ее так туго стягивал черный кожаный поясок, что мне показалось, она сейчас переломится. Пробежав глазами высеченные на граните слова, она подняла свое бледное личико к вершинам небоскребов, словно пытаясь прочесть там то, чего не нашла на камне, потом так же бездумно нырнула носом в сумочку и, вытащив пудреницу, принялась наводить красоту...
Почему «золотые слова» и подпись Джона Рокфеллера под ними не производят впечатления на американцев?
Да и что это, наконец, за надпись?
Джон Рокфеллер, основатель семейной «империи Рокфеллеров», перечитав то место в Библии, где господь бог с горы Синай возвестил через Моисея людям свои «десять заповедей», позавидовал всевышнему и решил не отставать. Он изрек и запечатлел на камне десять пунктов своего морального кодекса, которые должны были покорить американцев, а потом и все человечество, раскрыть перед ними мир «твердых» моральных убеждений, заставить поверить в то, что они могут существовать спокойно до тех пор, пока в мире не перевелись Рокфеллеры. Для этого надо было прежде всего сделать вид, что он уверовал сам, и потому свой кодекс Рокфеллер назвал «Я верую» и распорядился утвердить его в сердце своей «империи».
«Верую, что всякое право налагает ответственность, всякая возможность обязывает, а каждая собственность рождает чувство долга».
«Верую, что на земле не дано человеку полного счастья — лишь остановка на пути к иной, прекрасной жизни».
«Верую, что воздержание обязательно для человека».
«Верую в святость обещания: надо, чтобы слово человека было так же ценно, как денежный залог».
Не стану утомлять читателя остальными «верую» Рокфеллера, к которым американцы привыкли, как к грохоту надземки, как к бензиновой гари; они их воспринимают как очередную блажь денежного мешка, могущего себе все позволить. А ведь это не просто блажь. Нет, Джон Рокфеллер-старший был одним из самых умных и дальновидных представителей американского монополистического капитала.
Еще Бальзак писал, что денежные тузы, словно пауки в банке. Каждый изо всей мочи стремится выбраться на ружу по спинам других. Кому это удастся, тот умнее других, сильнее других и страшнее других. Именно таким был Джон Рокфеллер. Он сумел создать могучую финансовую империю и перед смертью поделил все между пятью сыновьями. Каждый из них должен был приумножать и растить ту долю, которая была ему оставлена.
Свои десять «верую» Рокфеллер возвестил миру, конечно, не только для того, чтобы их от нечего делать читали прохожие. Нет, у него были совсем другие цели. Он прекрасно понимал, что у всякого, кто посетит его «империю», будут все основания задуматься: почему одни владеют небоскребами, а другие — только стоптанными ботинками, почему маленькие Рокфеллеры, еще лежа в пеленках, уже миллионеры, а прочие люди получают в наследство не только горькую нужду в настоящем, но и черную безнадежность в будущем.
Чтобы у людей не возникало таких беспокойных мыслей, и приказал Рокфеллер высечь на граните свой «символ веры». Хитрец, он словно бы отвернул от двери обычную ручку и прибил ее к потолку. Теперь, чтобы открыть дверь, которая находится перед самым носом, он предлагает человеку взглянуть наверх — там поискать ключ от двери и замок, на который заперта его судьба...
Я поднялся со скамьи и по нескольким ступеням каменной лестницы вышел на коротенькую улицу. На ней нет светофора, нет и знаков, регулирующих уличное движение. У этой улицы нет даже названия. Но и безымянная, она достаточно известна, потому что принадлежит Рокфеллерам. Поскольку они утверждают, что любят ближних, как самих себя, и даже больше, они разрешают ходить по этой улице всем, кто бы ни пожелал. Только на всякий случай, для памяти, раз в год улицу запирают с обоих концов: а вдруг забудут, что и она частная собственность?
Еще сравнительно недавно па 50-й стрит между 6-й и 5-й авеню возвышалась церковь. Однажды я увидел, что ее начали разрушать: она мешала расширению центра. Снести дом божий было не так-то просто, хотя акт этот и был освящен служителями церкви: стены храма были железобетонные и не поддавались...
Воспользоваться динамитом невозможно, не из страха разгневать богов, а из боязни повредить соседние здания.Но ведь разрушать все-таки легче, чем строить, и очень скоро на месте церкви уже высилась груда развалин. Уничтожение храма, пожалуй, тяжелее всех переживал безрукий итальянский тенор, который каждый вечер, стоя на другой стороне улицы, пел неаполитанские песни. Глухая стена церкви служила ему превосходным резонатором, усиливавшим звучание уже давно утраченного голоса. Держался он гордо и прямо, этот нищий певец, но, когда склонялся, чтобы поднять брошенные к его ногам центы, было ясно видно, как каждый раз в поклоне надламывалась его гордость. Вместе с церковью исчез и певец. Нашел ли он еще одну резонирующую стену?..
Едва только убрали развалины храма божьего, как на том же месте начались работы по возведению храма другому богу. Только на месте алтаря в новом храме должен был возвышаться сейф.
Строительную площадку обнесли забором, примерно на высоте человеческого роста в досках проделали окна, через которые видно, как могучие машины стальными челюстями вгрызаются в грунт, как закладывается фундамент будущего здания. Но что за странная идея проделывать окна в заборе, огораживающем стройку? Чья она?
В учебнике английского языка Диксона, по которому занимаются на курсах при Организации Объединенных Наций, рассказана следующая история.В один прекрасный летний день 1929 года Джон Рокфеллер, прогуливаясь, любовался тем, как быстро разрастается его «империя».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100