Имя являе
тся нарицательным, свидетельство высшей, безгрешной, почти божественно
й квалификации, так же, как и имя Шумахера, но здесь другой нежели у Эйлера,
знак. Вот повезло пришлому в Россию человеку, только благодаря постоянны
м склокам с русским национальным гением остался в истории!
Пакет Эйлеру ушел дипломатической почтой, через посла русского двора в Б
ерлине, и спустя четыре месяца Ц ни интернета, ни факса, ни телеграфа еще
не было, не изобрели Ц пришел ответ. Не рой яму ближнему. Вот, что писал Эйл
ер. «При сем случае я должен отдать справедливость Ло-моносову, что он ода
рован самым счастливым остроумием для объяснения явлений физических и
химических».
Бедный Шумахер, он-то надеялся берлинским отзывом выбить Ломоносова из
седла, лишить звания академика и перевести на сугубо переводческую рабо
ту. О переводческой работе тоже упомянуто не случайно. Как хочется в буду
щей лекции привести знаменитый перевод поэта 143-го псалма. Но здесь надо п
одумать. Не в совсем простое время его переводил Ломоносов, а как раз тогд
а, когда IПумахер и его сподвижники, в основном немцы, не все одаренные, сле
телись в Россию за чинами и рублем. Крепко отдельные представители трави
ли нашего соотечественника. Не сочтут ли сегодня это стихотворение недо
статочно политкорректным? Но мы у дома Вольфа, будем воспринимать всё в и
сторическом аспекте.
Меня объял чужой народ,
В пучине я погряз глубокой;
Ты с тверди длань простри высокой,
Спаси меня от многих вод…
Избавь меня от хищных рук
И от чужих народов власти:
Их речь полна тщеты, напасти;
Рука их в нас наводит лук.
Повторяю еще раз Ц это некое иносказание, но тем не менее перевод. И с Лом
оносова и с меня взятки гладки. Много есть любителей приписать человеку
черте что. Самое интересное, что обстоятельства с «немецкой интригой» Шу
махера сложилось так, что самому же Ломоносову пришлось переводить эйле
ровский текст, пришедший из Берлина. Перо, надо полагать, по бумаге летело
. Вот она драма обстоятельств! «Все сии сочинения не токмо хороши, но и пре
восходны, ибо он изъясняет физические и химические материи самые нужные
и трудные, кои совсем неизвестны и невозможны были к истолкованию самым
остроумным ученым людям, с таким основательством, что я уверен в точност
и его доказательств… Желать надобно, чтобы все прочие Академии были в со
стоянии показать такие изобретения, которые показал господин Ломоносо
в». Браво, Ломоносов, браво, Эйлер!
Закроем эту страничку исторического научного письма. Осталось совсем н
емного.
Дом Вольфа Ц обычный крепкий средневековый дом, ныне выпотрошенный, пер
естроенный и, как и любой немецкий дом, почти недоступен: отгородился што
рами на окнах, цветами, многочисленными персональными кнопками со звонк
ами. Здесь Ломоносов бывал много раз. В «отпускном» письме Ломоносову Во
льф сравнит его с другими русскими студентами: «Если, правда, Виноградов,
со своей стороны, кроме немецкого языка, вряд ли научился многому… то я не
могу не сказать, что Ломоносов сделал успехи и в науках; с ним я чаще бесед
овал, нежели с Райзером, и его манера рассуждать мне более известна». В дру
гом письме Вольф также пишет: «Молодой человек с прекрасными способност
ями Михаил Ломоносов со времени своего прибытия в Марбург прилежно посе
щал мои лекции математики и философии, а преимущественно физики и с особ
енной любовью старался приобретать основательные познания. Нисколько
не сомневаюсь, что если он с таким же прилежанием будет продолжать свои з
анятия, то он со временем, по возвращении в отечество, может принести поль
зу государству, чего от души и желаю». Как все же национальные гении похож
и, даже в старте. Один окончил гимназию с золотой медалью, стал любимчиком
у немецкого профессора, другой Ц стал любимчиком у другого немецкого пр
офессора и получил «похвальное» отпускное письмо. Об сделались кумирам
и своего времени, обоих, кстати, любили цари!
Затихают ли в комнатах те разговоры, которые в них ведутся или в качестве
микроскопической пыли, в качестве молекулярных изменений в крепости ма
териалов, из которых стены возведены, все эти разговоры остаются, и со вре
менем будут изобретены приборы, которые эти разговоры, перемешанные и уп
лотненные, разделят послойно. Боже мой, что же наши потомки услышат когда-
нибудь! Ц
Как же мы все жаждем этих разговоров! И будет так: подходишь к «историческ
ому» дому Вольфа, включаешь, опустив предварительно в щель автомата свою
идентификационную карту мирового сообщества любителей истории, и слыш
ишь божественные шорохи, в которых начинаешь различать поучения велики
х людей. Может быть, даже удастся услышать, как проректор Вольф усаживал в
экипаж именно у своего дома порученных его попечению и выросших на его г
лазах русских мальчишек перед отправкой их во Фрейберг и его нравоучени
я. А может быть, и последние слова, которые он говорил своему ученику Михай
ле, когда отправлял его уже в Россию. Именно Вольфу Академия переслала де
ньги на дорогу Ломоносову. Честный и порядочный человек. Это немало. Жаль,
что на доме нет еще и другой надписи: «Вольфу Ц благодарная Россия».
В маршрут подготовки лекции не вошел еще один важный адрес: Universitatstrasse, 62/1. По нем
у когда-то проживал кумир юного Пастернака Герман Коген. Философия Ц са
мая безжалостная из всех наук или искусств, как кому заблагорассудится с
читать. Здесь выживают только сильнейшие и открыватели. И как ни в какой д
ругой науке быстро исчезают эпигоны и толкователи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86