Так молодежь проводит с
вои вечера. Когда она читает книжки?
Во времена Пастернака и Ломоносова студенчество развлекалось по-друго
му. Тогда всё было немножко по-другому. Во-первых, студентов было вдвое ме
ньше, а во-вторых, еще не буйствовала электроника. Побуйствовал ли в подоб
ных подвальчиках российский подданный из Холмогоров? Генкель свидетел
ьствует, что да, было дело: «Он уже и прежде в разных местах вел себя неприл
ично… участвовал в разных драках в винном погребке, братался со здешними
молокососами-школярами…» Ничего не скроешь от истории! Она, как отставн
ой кгбешник, следит за каждым своим знаменитым персонажем.
Повспоминаем и пофантазируем теперь на этом крошечном пятачке. Деталь н
асчет братания любопытна, но требует пояснения. Кому пояснять? Интересно
ли это будет «местным товарищам»? Когда мы учились, нам все было интересн
о. Нынешние приходят в аудитории будто им ничего не известно кроме репер
туара десятка роковых групп. Может быть, все, как всегда? Вот из коллективн
ого портрета немецкого студенчества ХVIII века. «Воздерживаться от всякой
чистоты и производить всяческие скандалы». «У наших студентов, Ц пишет
их, а не наш современник Силезии, Ц вместо книг ссоры, вместо записок кин
жалы, вместо ученых диспутов кровавые драки, вместо аудиторий трактиры и
кабаки». Городские обыватели, естественно, при такой постановке дела, на
ходились в постоянном страхе. Веселые ватаги врывались в церкви во время
свадеб и похорон, разбивали купеческие лавки, били окна в синагогах и дом
ах. Лихое студенческое дуэлянтство было в ходу еще в ХIХ столетии, об этом
известно даже по биографии главного коммуниста века Карла Маркса. Как, и
нтересно, в двадцать первом веке сформируется характер поведения сегод
няшнего русского студенчества? Чего там о нем напишут?
А «пенализм» в ХУШ веке! Да это же наша родная дедовщина! Что такое « пенал
» Ц коробка для перьев Ц объяснять не надо. Первокурсник, которые аккур
атно посещает лекции, усердно их записывает, свое перышко аккуратно скла
дывает в пенал. Бурши старших курсов, «шористы» (scheren Ц стричь) держали мало
леток в повиновении целый год, заставляя сдавать за себя экзамены, разво
зить пьяных по домам, чистить сапоги. Можно представить себе как в этом сл
учае вел себя обладавший недюжинной физической силой Ломоносов. Занятн
ая могла получиться картинка. Телевидение в сериале это бы сняло так: сна
чала вылетает из окна стол, потом тот сапог, который нужно было чистить, по
том сам «шорист», у которого возникла подобная претензия, потом появляет
ся в окне вполне русское лицо, физиономия. Речь звучит тоже по-русски. Сло
в немного. В ХХ веке эта сугубо русская терминология стала интернационал
ьной. Но выйдем из области фантазирования и вернемся к профессорскому ст
илю изложения.
Фраза Генкеля о провинностях Ломоносова заканчивается так: «…поддержи
вал подозрительную переписку с какою-то марбургской девушкой, словом, в
ел себя непристойно». Можно, конечно, вообразить, что именно из той «подоз
рительной» переписке возникли слова: «Я деву в солнце зрю стоящу…» Но, ка
жется, фраза была написана позже. Дева, естественно, Лизхен, известно кто.
Опять хочется нарисовать картину: луг возле города, зеленая трава и бегу
щая навстречу нашему герою против солнца девушка, белокурая, плотненька
я, неизменный тугой корсаж подпирает высокую грудь. Но это уже опять совр
еменное кино, хотя, несомненно, что-то подобное случалось в жизни.
Самое сложное в подобных умствованиях Ц увидеть наших героев молодыми,
еще не осыпанными звоном классических цитат: худощавый, прихрамывающий
еврейский парень, трагически не умеющий распорядиться своей влюбленно
стью, и другой Ц высокий, русый, краснощекий, похожий на каменщика, а не на
ученого, лапающий где-то на лестнице хозяйкину дочь. И тем не менее, и тем н
е менее… Штаны-то, наверное, у них у обоих трещали от молодой невостребова
нной силы, но любили они по-другому, нежели мы. Теперь-то мы крутим свои мел
кие романы, читая их стихи и воображая себе их чувства. Герои чужих чувств
. Но так было всегда, вернее, как только изобрели литературу. У них, повторя
ю, все по-другому. Можно только поражаться широте и космической объемнос
ти их чувствований.
Зачем по собственному желанию Ломоносов посещает уроки фехтования? Кул
аков ему мало? Здесь опять, у входа в какой-нибудь современный молодежный
бар, можно было бы наворотить занятную киношную мизансцену: горящие свеч
и, глиняные пивные кружки, забияки в париках, искры от клинков. Это, конечн
о, восемнадцатый век, но в исполнении Дюма-отца. Лучше, еще раз, задать себе
вопрос: зачем? Что касается Ломоносова, то в его характере стукнуть этим с
амым кулаком, нежели пускать в ход такой тонкий прибор, как шпага. А не вид
ел ли он себя уже тогда, в Марбурге, в кругу академиков, среди сиятельных в
ельмож? Как же тут без шпаги? Лично мне, пожалуй, легче представить, как пос
ле поездки в Петергоф, испытав бюрократический ужас, дома, в Петербурге а
кадемик срывает камзол, стягивает парик, скидывает башмаки и, поставив б
осые ступни на прохладные половицы, шевелит сопревшими пальцами. «Кузне
чик, дорогой…»
Зачем студент, отправившийся изучать металлургию, физику и горное дело,
берется за переводы художественной литературы и конспектирует литерат
уроведческие статьи знаменитого поэта, поборника классицизма Иоганна
Готшеда, в прошлом ученика Вольфа? Зачем старательно выписывает оттуда,
начиная с древнегреческого оригинала, переводы оды Анакреона «К лире» н
а латинском, английском, французском, итальянском и немецком языках?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86