Со временем, когда первая боль прошла, а горечь нескольких неудач укомпл
ектовалась, возникла эта формула. Первоначально (одна из редакций знамен
итого стихотворения) она была другой: «День был резкий, и тон был резкий. Р
езкими были и день, и тон Ц ну, так извиняюсь». Между вариантами лирическо
го этого репортажа об отказе Ц несколько лет. Но мы уже знаем: Ольга, оказ
авшись во Франкфурте, послала двоюродному брату открытку. Бросив все дел
а, брат полетел во Франкфурт. Это сейчас почти без остановок до Марбурга в
сего один час пути, тогда Ц целых два. Дальше идет знаменитая сцена в кафе
с угощением сосисками. Это больше, чем отказ. Может быть, в лекцию именно с
юда стоит вклеить небольшую цитату из воспоминаний Ольги Фрейденберг («
я ему сестра»), заодно откомментировав, с какой искренностью и аналитиче
ской беспощадностью к себе надо писать, если хочешь, чтобы тебя потом цит
ировали столетие вперед. Но, если по сути дела проанализировать эту сцен
у, что мы получим в остатке, впрочем, как и в любовном эпизоде с Идой Высоцк
ой? Две взрослые, уже ощущающие свое женское и духовное призвание молоды
е женщины Ц и юноша, мальчик-поэт, все еще чувствующий за спиной окрик па
пы и носящий его сюртук.
Замок со времен Пастернака, конечно, сильно изменился, но надо отдать дан
ь и времени: вся эта запомнившаяся, много раз исхоженная дорога до вокзал
а поменялась. Наверху, у ратуши и на площади рынка, где стоит, как и в Москве
Ц у двух городов общий символ, Ц монумент с фигуркой Георгия Победонос
ца, еще жива старинная, дорогая, гранитная, почти как на Красной площади, б
русчатка, а вот внизу, где «на небо глядел исподлобья булыжник», все тепер
ь покрывает интернациональный и демократический асфальт.
Но, слава Богу, светофор пропел короткую песню о возможности перехода, и, п
оЦ прежнему не отрывая взгляда от здания бывшей гостиницы, перехожу ули
цу.
Только почему меня здесь будто ударяет ветер истории? Конечно, воображен
ие способно подсказать, иногда и довольно точно, любые детали, но дух захв
атывает от желания знать частности, увидеть их в бытовой и определенной
конкретике. Самая дорогая и фешенебельная тогда гостиница города. Как и
новые русские сейчас, так и богатые русские раньше держались за границей
с вызывающей и раскованной свободой. В этом смысле и молодой Пастернак, н
аверное, уже тогда интуитивно понимая свое первородство или духовное пр
евосходство над всеми либо над многими, вел себя как истинный аристократ
, Ц отправляясь в Германию на самом дешевом, с бесконечными остановками,
поезде. «И трудности, и неудобства/ Они несли, как господа». Ничего с собой
поделать не могу, любимые строчки!
И всё же, как выглядела гостиница внутри, как располагались номера, была л
и горячая вода, можно ли было подняться в номер под взглядом серьезного п
ортье или надо было ждать в холле? Такую же тоску по факту и понимание его
невозвратности я испытал в Германии же, в Баденвейлере, в городке, где леч
ился и умер Чехов! На втором этаже гостиницы я видел дверь, ведущую в его н
омер, и балкон, где он сидел, наблюдая улицу.
В Иде Высоцкой, видимо, была изысканная грация, которая свойственна моло
дым женщинам из еврейских семейств. Они почти все красавицы в юности. И да
вайте, перечислив юношеские влюбленности Ц Ольга, Ида, Елена, Фанни, Ц о
тметим: здесь всегда была некоторая этническая предопределенность. Это
вполне естественно, понимаемо, хотя в жизни встречаются любые варианты.
Пастернак, как и обычно, влюбился в существо, которое он хорошо знал и, сле
довательно, представлял духовный мир «предмета», мог сопрягать его со св
оим. Так обычно у него и происходило: долгие разговоры, оперенье слов.
Ида была дочерью очень богатых людей, и мальчик из безупречной еврейской
семьи давал ей частные уроки. Сдавая выпускные экзамены в гимназию сам, о
дновременно проходил билеты и со своей подопечной. Кстати, необходимо от
метить: будущий поэт одинаково безукоризненно овладел всеми предметам
и и окончил гимназию с золотой медалью. Можно представить себе, заглянув
в стихи и прозу Пастернака, эти уроки. Не только разбор очередного билета
или, точнее сказать, очередных билетов Ц экзамены в гимназиях, в данном с
лучае в мужской и женской, не совпадали, Ц но и какая-то общая молодая бол
товня вокруг. Взрослые-то люди, прошедшие искус обучения, знают, что важно
, не о чем болтаешь, а с кем, так же как в литературе, где уже всё было и всё исп
ользовано, основным являются мысль и стиль.
Отличительная черта этих тихих домашних собеседований заключалась в т
ом, что они проходили не с глазу на глаз. Где-то в уголке всё время сидела ст
аруха-француженка, гувернантка. Можно предположить, что именно по этой п
ричине в речи молодых людей появились метафоры, и обсуждаемая ими геомет
рия была «скорее Абелярова, чем Эвклидова». Они, безусловно, друг другу нр
авились. У них все получалось, как у взрослых, обоих вроде бы посетила любо
вь. Тайна и таинство жизни. Как, правда, мешала чувству гувернантка! Но ест
ь одна фраза, которая цитируется в литературе: «По своему складу и воспит
анью я все равно не мог и не осмелился бы дать ему волю».
В конце концов, круг интеллигенции в Москве, в то время доходившей только
до застав, был чрезвычайно мал, все знали друг друга. Боря давал уроки Иде,
а младшая его сестра Жозефина-Иоанна, Жоничка, дружила с Идой. Здесь все б
ыли в сложных отношениях друг с другом. Только что умерший Толстой (Борис,
сопровождая отца, делавшего по приглашению Софьи Андреевны посмертные
зарисовки, простился с ним в Астапово), а еще раньше Достоевский заразили
общество рефлексией и поисками внутреннего мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86