Мы сидели почти около невесты, но свадьба шла своим чер
едом, и у нас образовался собственный изолированный мирок. Будто кто-то н
акрыл нас волшебным стеклянным колпаком, отгородившим от остального ми
ра. Когда мы в очередной раз поднимали свои полные самогона стаканы, я спр
осил у Саломеи, указывая глазами на розовую жидкость: «А это голосу не меш
ает?» Ц «Не мешает», Ц ответила она.
Застолье продолжалось довольно долго, пока не закончилась первая часть
праздника, не раздвинули столы и под новенькую радиолу «Ленинград» с пол
ьскими модными пластинками не начались танцы.
Мы с Саломеей вышли сначала во двор, а потом вернулись в хату и остались в
сенях. Во дворе над домом, городом и лежащей поблизости рекой стояло по-ос
еннему стылое небо. Дождь, ливший весь день, закончился. Звуки затихающег
о общенародного праздника стояли в воздухе не гулом, как в Москве, а по отд
ельности. Подмораживало. Я подумал, что шуба, в которой Саломея приехала, о
кажется кстати. Надо было возвращаться в избу, в тепло. И вот в сенях с туск
ло горящей на голом проводе лампочкой мы остановились. А если бы не остан
овились? Изменилась бы моя жизнь?
За дверью глухо бурчала и перелопачивалась веселая свадьба. Дверь, ведущ
ая внутрь, была утеплена рогожей, ручка на ней блестела от многих прикосн
овений. В бочке с водой, поставленной к серой, из нетесаных досок, стене, от
ражался, колеблясь, свет. Я чуть дотронулся до Саломеи, отважно собираясь
попробовать панцирь на крепость, прикоснулся, и вдруг… она запела. Здесь
мне надо будет подойти к самой трудной и интимной части этих моих воспом
инаний.
Роман, конечно, не набор конкретно происшедшего с автором, это лишь случа
й, «зернышко», которое обрастает подробностями других историй и фантази
й. Автор Ц не герой. Здесь еще надо решить вопрос: не пишет ли автор, как пра
вило, все свои истории с точностью «до наоборот»? Может быть, он сочиняет и
менно то, чего в жизни не случилось, чего он только жаждал? В этом смысле «Д
октор Живаго» не героическая ли конструкция судьбы автора, рефлектирую
щего по вполне благополучной собственной судьбе?.. Ну вот, здесь автор уже
«растроился».
Во-первых, надо продолжать историю, остановившуюся на противопоказанно
м серьезной литературе слове «вдруг». По этому поводу необходимо объясн
иться с читателем. Да и вообще читатель имеет право узнать, что такое сего
дня роман. Может ли он существовать, когда жизнь во вполне реальных, объем
ных образах, в образах «конечных», от избыточных подробностей рождения и
мужания до запечатлённых один за другим этапов смерти, оставляет «зрите
ля» холодным. А мы тут с двумя-тремя конкретными эпизодами и претензией н
а внимание! Это второе. И, наконец, третье: если уж упомянули «Живаго», то на
до бы что-то сказать по этому поводу. Правда, не слишком ли неожиданно, пре
рвав эпизод и даже тему своей любви, где почему-то на первом месте собака,
автор вдруг вцепляется в любимую кость современных литературоведов Ц
в нашумевший роман?
В сознании героя, приехавшего в знаменитый Марбург прочесть лекцию о Лом
оносове и Пастернаке, вдруг складывается некоторая последовательность
и закономерность его собственной судьбы, отчего-то сопряженной с этим г
ородом. Надо ли здесь говорить, что автор, профессор-литературовед, по-пр
офессорски честолюбив и, как любой средний профессор, занимающийся лите
ратурой, ощущает себя писателем. Возможно, через сознание каждого русско
го этот город, эта тема неизбежно проходят, вспомним здесь хотя бы директ
ивность, существовавшую в не столь отдаленное время, а именно директивно
сть определенных слов, понятий, героев, имен, топонимики в школьных прогр
аммах. Это было. У автора в запасе есть еще несколько достаточно конкретн
ых эпизодов, иллюстрирующих эту, уже заявленную и, как ему кажется, неизбе
жную, сопряженность. В своё время он их предъявит.
А теперь несколько, буквально несколько слов о романе поэта. Здесь, конеч
но, обычное русское честолюбие. Великие русские писатели всегда мешали п
росто русским писателям. Так вот, на исходе жизни, сознавая, что прожил он
её вполне благополучно, Пастернак решает жизнь обострить. Он был орденон
осцем, знаменем левизны, написал первое в истории стихотворение о Сталин
е, но не перешагнул сверстников, Маяковского и Есенина. Возможно, поле ген
иальных стихов уже иссякало, роман уже был написан, поэт был достаточно о
пытным и тертым в литературе человеком, чтобы не осознать собственной за
урядности высокого масштаба, надо было обострять. Судьба поэта так завис
ит от жизненного мифа. В этом мире так всё не случайно, особенно, чтобы зак
ончить.
Марло, соперник Шекспира, не случайно был убит в кабаке, а гениальный Шекс
пир не случайно не оставил ни клочка бумаги с автографом своих пьес; неис
товость Аввакума была вознаграждена морозной ямой, а потом сожжением; Пу
шкин и Лермонтов убиты на дуэлях (причем сейчас пошли упорные предположе
ния, что дуэли ими же самими «организованы»); Чехов умер в немецком захолу
стье, но в центре Европы, отправленный туда женой; Есенин и Маяковский, уда
чливые соперники пастернаковской юности, покончили с собой (если не убит
ы!), Мандельштам за дерзкие стихи заплатил недолгими, но смертельными лаг
ерями на Девятой речке; Цветаева, храня сына от войны, прерывает ее для себ
я петлёй Ц Пастернак же передает свой роман на Запад, а потом, продлевая с
кандал, отказывается от Нобелевской премии.
Впрочем, подождем со всем этим, чуть позже всё уложится само собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86