И такая смертная скука воз
никает в душе писателя, таким жерновом виснет на шее неоконченное творен
ие, так хочется всё забросить, освободиться, вздохнуть и от придуманных и
сторий уйти в жизнь, манящую чем-то новым. Но что делать? Это привычка добр
осовестных крестьян и профессиональных литераторов Ц всё заканчивать
и всё приводить в порядок. Крестьянину нужно летом рубить и складывать в
поленницу напиленные на зиму рюхи, закрывать осенью картофельныё ямы, чт
обы урожай сохранился до весны, перепахивать под озимь поле и утеплять х
лев со скотиной. Писатель перед смертью не пропускает записей в дневнике
, который он с юных лет ведет «для себя», и, памятуя, что не надо заводить арх
ивы и над рукописями трястись, все же переписывает строфы, упорядочивает
даты, под копирку пишет письма, осмотрительно выбирая адресатов…
Но к теме: когда потраченное на роман время начинает давить и становится
невыносимо корпеть над ним дальше, писатель, скрипя зубами и страдая от н
есовершенства собственной психики, все подготовленные в воображении г
лавы складывает в одну коробочку: сокращая и отбрасывая подробности, и б
ерется за эпилог.
Мы выпили тогда водки. Боже мой, какое роскошное, шипящее на сковородке мя
со было нам подано! А сколько завораживающих подробностей вмещает чужая
жизнь! «Как ты?» Ц «Как вы?»
Дело в том, что в начале нашего с ней давнего знакомства, когда Серафима ещ
е только приглядывалась ко мне, я, естественно, обращался к ней на «вы» и п
о имени-отчеству. Но после первого же интимного свидания, отвалившись от
её тогда еще молодого упругого тела, я, без трусов, с вяло опадающей, но уже
почти готовой к новому бою мужественностью, я пошел в ванну сполоснуться
, и на ходу бросил, как победитель и полководец, захвативший города и стран
у: «-Ты бы налила мне водки промочить горло.» Из постели мне сдержанно отв
етили: «Ц Халат в ванной комнате, приходи на кухню».
Когда я с мокрыми волосами вышел в кухню, на столе уже стояла большая запо
тевшая рюмка водки, а в тарелке Ц соленый огурец и шмат сала с розовыми пр
ожилками на куске черного хлеба. Из вежливости я решил подождать, пока в в
анной снова не смолкнет вода и Серафима не окажется рядом. Халата я не над
ел. В ванной висело их два. Один явно мужской. Кто его надевал? Да и к чему мн
е вообще кутать во что-то свое загорелое, без единой капли жира тело? Я обм
отал себя по бёдрам полотенцем и так и сидел перед полной рюмкой. Хочешь н
е хочешь, это был мой Тулон.
В молодости мы придаем огромное значение социальному статусу женщины, к
оторой мы овладели (или она нами?). Иногда это был путь к карьере, иногда все
го лишь садистический момент самоутверждения. С возрастом понимаешь, а с
тоило ли уделять этому такое внимание. В подобном «завоевании» не очень
много твоих исключительных духовных достоинств. Просто в молодости луч
ше работают железы внутренней секреции, со временем угасающие, мой мальч
ик. К чему была твоя гордость, чувство превосходства над неизвестными те
бе соперниками? Ведь ты не лучше почти любого своего сверстника, ты выбра
н сознательно и расчетливо, и в этом было твоё счастье. Эти пожилые женщин
ы Ц масштабы к слову «пожилые» соответственные Ц иногда так много дают
юному партнёру. А что Серафима? Кто следил за тем, чтобы я всегда был одет и
сыт, кто первый научил меня разбираться в искусстве, кто дал импульс? Была
ли бы у меня Саломея, и был ли бы интересен ей я, если бы прежде не прошел шко
лу Серафимы? И что дал я сам тем молодым женщинам, с которыми встречался? Ж
дут ли, например, сейчас моего звонка во Франкфурте? Но стоит вернуться к д
авнему эпизоду.
Серафима вошла в кухню в легком ситцевом халате. Ей тридцать пять, мне вос
емнадцать. Значительные женщины всегда умеют казаться моложе. Она приче
сана, макияжа нет или он нанесен таким образом, что лицо выглядит почти юн
ым.
Ц Ты еще не выпил?
Она открыла холодильник, налила вторую рюмку водки. Отрезала себе полови
ну яблока. Пояснила, словно отвечая на не высказанный мною вопрос: « Пью я
редко, актрисе надо себя беречь». Посмотрела мне в глаза: это уже был не се
кс, а что-то другое.
Ц Давай выпьем за тебя, чекалка. Чтобы всё у тебя сбылось. Надо прицелива
ться на большое, но не забывать, что повседневная жизнь состоит из малого.
И давай договоримся: я тебя всегда называю на «ты», а ты меня Ц на «вы». Это
не только потому, что когда-нибудь проговоришься, ты понял?
Вот и опять я не остался победителем. Эти шепоты, крики, стоны и обещания в
постели в лучшем случае мало что означают…
Теперь Серафима, которая, конечно, всё помнит, говорит другое:
Ц Мы слишком давно с тобой знакомы, чекалка. Называй свою «тетушку» тоже
на «ты». Разница в возрасте почти стерлась.
Ц Я не смогу, я привык.
Ц Учись.
Будто так легко поломать стереотип, который сложился более трех десятко
в лет назад. Я даже зажмурился от собственной смелости, впервые произнос
я ее имя без отчества:
Ц Скажи, Серафима, как ты…
Ц Как я оказалась здесь? Ц Она положила вилку рядом с тарелкой, вытерла
ладонь салфеткой. Видимо, это был не самый легкий вопрос, хотя наверняка С
ерафима была к нему готова. Потребовалась пауза, чтобы собраться. Она сид
ела, как обычно, с прямой спиной… Мне не нужно было и смотреть на ее отраже
ние в стекле одной из старых гравюр: у немцев мода украшать подобные мест
а красивыми литографиями, старыми или имитирующими старину, и, главное, п
очти без повторений. Откуда только они их берут, неужели страна, несмотря
на войны и разрухи, все сохранила;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86