Судя по эскорту, я мог, пожалуй, считать себя пленником. Несли меня беглым шагом до самой резиденции паши.— Выходи и следуй за мной! — приказал прежним тоном ага.Он повел меня вверх по лестнице, в комнату, где я застал нескольких офицеров, тотчас же принявшихся с мрачным видом изучать меня. У входа сидело несколько штатских, видимо, городских жителей. По ним было заметно, что здесь, в логове льва, они чувствуют себя не очень-то уютно. Обо мне сразу же доложили. Я снял сандалии, которые обул специально для визита, и вошел.— Селям алейкум! — приветствовал я, скрестив руки на груди и кланяясь.— Сел…Паша сразу же прервался, а потом спросил:— Твой посланец сказал, что со мной хочет говорить немей.— Это так.— Разве немей обратились в мусульманство?— Нет, они остались христианами.— И тем не менее ты осмелился на мусульманское приветствие?— Ты мусульманин, любимец Аллаха и любимец падишаха — храни его Бог! Неужели я должен приветствовать тебя подобно язычнику, не признающему никакого Бога и не имеющему никакой священной книги?— Ты смел, чужестранец!Он бросил на меня особенный, настороженный взгляд. Паша был невысок и очень худ, а лицо его становилось самым обычным, когда с него исчезал сразу же бросавшийся в глаза налет хитрости и свирепости, при этом правая щека у него была сильно вздута. Возле паши стоял серебряный таз, наполненный водой и служивший ему плевательницей. Вся одежда его была шелковой. Рукоять кинжала и аграфы на тюрбане искрились бриллиантами; на пальцах поблескивали кольца, а трубка, которую он курил, была самой драгоценной из всех когда-либо мной виденных.Внимательно изучив меня с головы до ног, паша продолжил расспросы:— Почему ты не захотел представиться через консула?— У немей нет в Мосуле консула, а иностранный консул столь же чужой для меня, как и ты. Консул не может сделать меня ни лучше, ни хуже, чем я есть, а у тебя проницательный взгляд; тебе не надо знакомиться со мной глазами консула.— Машалла! Ты действительно говоришь очень смело! Ты говоришь так, словно ты являешься очень важным человеком!— Разве иначе осмелился бы я посетить тебя?Разумеется, это было сказано слишком дерзко, но я сразу увидел, что моя реплика произвела ожидаемое впечатление.— Как тебя зовут?— Ваше высочество, у меня много разных имен.— Разных? Я полагаю, что у человека бывает только одно имя!— Обычно это так. Но не у меня: в каждой стране, где я бывал, у каждого посещенного мною народа меня звали по-иному.— Так ты видел многие страны и народы?— Да.— Назови народы.— Османы, французы, англичане, испанцы…Я смог перечислить довольно много народов, поставив впереди, естественно из вежливости, османов. С каждым новым именем его глаза становились все больше. Наконец он воскликнул:— Хей-хей! Разве есть на земле столько народов?— Есть гораздо больше!— Аллах акбар! Он создал столько наций, сколько муравьев в муравейнике. Ты еще молод. Как мог ты посетить столько стран? Сколько тебе было лет, когда ты уехал из страны немей?— Мне было восемнадцать лет, когда я уехал за море, в Америку.— И кем ты был?— Я писал статьи в газеты и книги, которые потом печатали.— О чем ты пишешь?— Чаще всего я описываю то, что вижу и слышу, что я переживаю.— А о людях, с которыми ты встречаешься, ты тоже упоминаешь?— Только о самых замечательных.— А обо мне напишешь?— О тебе напишу.— Что же ты обо мне интересно расскажешь?— Как я могу знать это сейчас, о паша? Я могу описывать людей лишь такими, какие они бывают во взаимоотношениях со мной.— А кто это читает?— Многие тысячи.— Паши и князья тоже читают?— И они тоже.В это мгновение со двора донеслись звуки ударов. Их сопровождали стоны наказуемого. Я невольно прислушался.— Не обращай внимания, — сказал паша. — Это хаким.— Твой врач? — спросил я удивленно.— Да. У тебя когда-нибудь болели зубы?— В детстве.— Тогда ты знаешь, как это больно. У меня заболел зуб. Этот пес должен был мне его вырвать, но делал это так неловко, что мне стало слишком больно. Теперь его за это высекут. А я не могу закрыть рот.Не закрывается рот? Может быть, зуб уже вырван? Я решил воспользоваться этим.— Не могу ли я посмотреть больной зуб, о паша?— Ты хаким?— Могу им быть, когда необходимо.— Так иди сюда! Справа внизу!Он открыл рот, и я заглянул туда.— Ты разрешишь мне потрогать зуб?— Если это не будет больно!Я почти рассмеялся в лицо грозному паше. Это был клык, и он едва держался в опухшей десне. Мне достаточно было шевельнуть пальцем, чтобы закончить прерванную операцию.— Сколько ударов должен получить хаким?— Шестьдесят.— Не хочешь ли простить ему оставшиеся, если я вырву зуб, не причинив тебе боли?— Ты этого не сможешь!— Смогу!— Хорошо! Но если мне станет больно, то не доставшиеся хакиму удары получишь ты.Он хлопнул в ладоши — вошел офицер.— Отпустите хакима! Этот чужестранец просил за него.Весьма удивленный, офицер вышел.Тогда я сунул два пальца в рот паше, сначала нажал немного — притворства ради — на соседний зуб, потом взялся за больной клык и вынул его. Пациент свел брови, однако, кажется, не заметил, что зуб уже у меня. Он быстро схватил мою руку и оттолкнул ее от себя.— Если ты хаким, то не пробуй так долго! Инструмент лежит здесь!Он указал на пол. Я незаметно зажал зуб между пальцами, наклонился и увидел… старую, ставшую уже негодной козью ножку. Рядом лежали щипцы — но какие! Ими можно бы таскать из огня стальные пластины. Решено: небольшой обман не повредит делу. Я манипулировал козьей ножкой в далеко не маленьком рту паши.— Посмотрим, будет ли тебе больно! Бир, ики, ич Раз, два, три! (тур.) .

Вот он, непослушный, причинивший тебе столько боли!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123