Он продлится свыше пятидесяти тысяч лет. Для добрых это время пролетит в одно мгновение, а злым, наоборот, покажется вечностью. Это время хукма — взвешивания всех человеческих дел.— А что будет потом?— Потом вынесут приговор. Люди, у которых окажется больше хороших дел, попадут в рай, неверующие грешники — в ад, а грешные мусульмане будут наказаны лишь на короткое время.— Итак, сиди, ты видишь, что ждет тебя, даже если ты совершишь больше добрых дел, чем дурных. Однако ты будешь спасен, ты должен пойти со мной в дженнет, потому что я обращу тебя на путь истинный, хочешь ты или нет!И опять он при этом так энергично заболтал ногами, что дряхлая кобыла удивленно насторожила уши и в недоумении скосила на всадника глаза.— А что ожидает меня в вашем аду? — спросил я его.— В джехенне пылает вечный огонь; там струятся такие зловонные ручьи, что обреченный, несмотря на жгучую жажду, не может напиться из них; там растут ужасные деревья, и среди них — чудовищное дерево заккум, на ветвях которого висят головы дьяволов.— Брррр!— Да, сиди, это жутко! Правит джехенной падший ангел Табек. В аду семь отделений, к которым ведут семь дверей. В первом отделении, джехеннем, грешники-мусульмане осуждены каяться так долго, пока не очистятся; лаза, второе отделение, предназначено для христиан; хотама, третье, — для иудеев; зайр, четвертое, — для сабейцев Май подразумевает под ними мандеев, поклонников сабеизма, соединяющего в себе черты христианства и древневавилонских верований.

; закар, пятое, — для магов и огнепоклонников, а гехим, шестое, — для всех поклоняющихся идолам и фетишам. Но седьмое отделение, зоавит (его называют еще дерк-асфал), самое глубокое, самое ужасное. Оно заполнено притворщиками. Во всех этих отделениях злые духи тянут осужденных через огненные потоки да еще заставляют их есть головы чертей с дерева заккум, а потом эти головы разрывают грешникам внутренности. О, эфенди, обратись в веру Пророка, чтобы тебя очень ненадолго заключили в джехенну.Я покачал головой и сказал:— Тогда я попаду в наш ад, столь же ужасный.— Не верь этому, сиди! Клянусь Пророком и всеми халифами, ты попадешь в рай.Я уже не раз старался его попыткам обратить меня в свою веру противопоставить свои. Правда, я был убежден в их бесполезности, но очи представлялись мне единственным средством заставить замолчать Халефа. И теперь я применил это оружие.— Так оставь мне мою веру, как я оставляю тебе твою! Он пробурчал что-то под нос, а потом сказал ворчливо:— Но я все же буду стремиться тебя обратить в истинную веру, хочешь ты того или нет. Если однажды я чего-то пожелаю, то буду настаивать на этом, потому что я хаджи, совершивший паломничество в Мекку — Халеф Омар бен Хаджи Абулаббас ибн Хаджи Дауд аль-Госсара!— Значит, ты сын Абулаббаса, сына Дауда аль-Госсара?— Да.— И оба они были паломниками?— Да.— И ты тоже хаджи? Хаджи — человек, совершивший паломничество в Мекку (хадж).

— Да.— Значит, все вы были в Мекке и видели священную Каабу? Кааба — храм в Мекке, главное мусульманское святилище.

— Нет, Дауд аль-Госсара не был.— А-а-а! И несмотря на это, ты называешь его хаджи?— Да, потому что он был им. Он жил в Джебель-Шуршуле и еще юношей отправился в паломничество. Он счастливо преодолел эль-Джуф, который называют Утробой пустыни, но потом заболел и должен был вернуться к источнику Траса. Там он женился и умер, едва увидев своего сына Абулаббаса. Разве нельзя его называть хаджи?— Хм! Но Абулаббас-то был в Мекке?— Нет.— И он тоже хаджи?— Да. Он начал паломничество и дошел до равнины Адмар, где вынужден был остановиться.— Почему?— Он увидел Амаре, жемчужину Джунета, и полюбил ее, Амаре стала его женой и родила ему Халефа Омара, которого ты видишь перед собой. Потом он умер. Разве он не был хаджи?— Хм! Но ты-то сам был в Мекке?— Нет.— И тем не менее ты называешь себя паломником!— Да. Когда моя мать умерла, я стал паломником. Я шел к восходу, я шел к полудню и полуночи, я изучил все оазисы в пустынях и все деревушки в Египте; я еще не был в Мекке, но когда-нибудь я увижу ее. Разве я не хаджи?— Хм! Вообще-то я считал, что только тот, кто был в Мекке, может называться хаджи!— Сиди, — спросил он вполголоса, — ты никому не скажешь о том, что я еще не был в Мекке?— Я только тогда заговорю об этом, когда ты снова станешь обращать меня в ислам; в других случаях я буду молчать… Но смотри-ка, не следы ли это на песке?Мы уже давно свернули в Вади-Тарфои Вади — сухие русла рек в пустыне, достигают подчас сотен километров.

и теперь оказались в том месте, где пустынный ветер перегонял песок через высокий скальный порог. На песке отчетливо различались следы.— Здесь прошли люди, — беспечно сказал Халеф.— Значит, нам надо спешиться, чтобы изучить следы.Он вопросительно посмотрел на меня.— Сиди, это не обязательно. Достаточно знать, что здесь проехали люди. Почему ты хочешь изучить следы?— Всегда полезно знать, что за люди побывали здесь до нас.— Если ты станешь изучать все попавшиеся следы, то и за два месяца не доедешь до Седдады. Какое тебе дело до людей, проехавших перед нами?— Я бывал в дальних странах, где много дичи и где часто жизнь зависит от того, насколько тщательно рассмотришь все следы и узнаешь, кого можно повстречать на пути врага или друга.— Здесь ты не встретишь никаких врагов, эфенди.— Ты в этом уверен?Я слез с жеребца и различил следы трех животных: одного верблюда и двух лошадей. Верблюд был верховым — это я определил по изящным отпечаткам его ног. Внимательно присмотревшись, я поразился своеобразию следов, которые позволили предположить, что одна из лошадей страдает «петушиным шагом».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123