Несколько секунд Абрахим-Мамур пролежал неподвижно, а потом снова вскочил. Глаза его были широко открыты, жилы на лбу вздулись, губы посинели от бешенства; но я наставил на него револьвер, и он испуганно замер.— Теперь ты узнал руку немей. Не смей еще раз дразнить меня. Не будем тратить времени. Жизнь твоей Гюзели в опасности.Я с умыслом произнес ее имя. Это подействовало.— Кто тебе назвал ее имя?— Твой посланец.— Неверный не может произносить имени правоверной!— Я всего лишь произнес имя женщины, которая уже завтра может стать мертвой.Опять он посмотрел на меня взглядом, в котором читалась железная непреклонность, потом закрыл лицо руками.— Правда ли, хаким, что она уже утром может быть мертва?— Правда.— И нет никакого спасения?— Возможно.— Не говори «возможно», скажи «неминуемо». Готов ли ты мне помочь? Если она выздоровеет — требуй что хочешь.— Я готов.— Тогда дай мне свой талисман или свое лекарство.— У меня нет никакого талисмана, а лекарство я сейчас тебе дать не могу.— Почему?— Врач только тогда в состоянии вылечить больного, когда он увидит страждущего. Давай пойдем к ней или прикажи ей выйти к нам!Он отпрянул, словно получил удар.— Машалла! Ты сошел с ума? Наверное, дух пустыни выжег твой мозг, и ты не знаешь, что требуешь. Ведь женщина, на которую упадет взгляд чужого мужчины, непременно умрет!— Еще скорее она умрет, если я не смогу осмотреть ее. Я должен измерить частоту ее пульса и услышать от нее самой о многом, что касается ее болезни.— Ты действительно не лечишь при помощи талисмана?— Нет.— И словом не лечишь?— Нет.— А молитвой?— Я молюсь за страждущих, но Бог уже вложил нам в руки средства, чтобы сделать ее здоровой.— Что это за средства?— Цветы, металлы и разные почвы, чьи силы и соки мы вытягиваем.— Это не яды?— Я не отравил ни одного больного.— Ты можешь поклясться в этом?— Перед любым судьей.— И ты непременно хочешь поговорить с ней?— Да, о ее недомогании и обо всем, что с этой болезнью связано.— Только об этом?— Да.— Ты сможешь задавать каждый вопрос мне, чтобы я разрешилс ним обратиться к больной?— Это меня устроит.— И ты будешь ей щупать руку?— Да.— Так ты в самом деле хочешь войти в мой гарем?— Да.— Я этого не разрешаю!— Тогда пусть она умрет. Селям алейкум, мир с тобою и с ней!Я отвернулся и направился к выходу. Хотя уже из перечисления симптомов я понял, что Гюзель страдает от какой-то чрезвычайной душевной болезни, однако действовал так, как будто предполагал одно лишь телесное заболевание. Именно потому, что я подозревал в ее страданиях последствия насилия, бросившего женщину во власть этого человека, я хотел разузнать как можно больше, и он опять позволил мне дойти до двери, а потом крикнул: — Стой, хаким, останься! Можешь войти в ее покои…Я обернулся и, не давая заметить свое удовлетворение, снова направился к Абрахим-Мамуру. Я победил и был удовлетворен уступками, которые он мне сделал.Он удалился, чтобы отдать необходимые распоряжения, ибо ни один из его слуг не должен был догадаться, что он разрешает чужому мужчине доступ в святилище своего дома.Абрахим-Мамур вернулся лишь долгое время спустя.— Пора? — спросил я.— Пошли!Он двигался впереди, я — за ним. Сначала мы прошли через несколько почти развалившихся помещений, в которых могла обитать всякого рода ночная живность; потом мы прошли помещение, которое, казалось, служило передней, а за нею уже располагались комнаты, которые, по всей видимости, использовались непосредственно под женские покои. Вокруг я заметил лежащие мелочи женского туалета.— Вот комнаты, которые ты хотел видеть. Смотри, сможешь ли ты найти в них демона болезни! — с полуиронической улыбкой сказал Абрахим-Мамур.— А что за помещение рядом?— Там и находится больная. Сейчас мы туда войдем, но прежде я должен убедиться, сокрыто ли ее лицо от чужих глаз. Не смей за мной следовать, жди спокойно, пока я не вернусь!Он вышел, и я остался один.Итак, там, за этой стеной, находилась Гюзель. Это имя буквально означает «прекрасная». И это обстоятельство, и все поведение египтянина разрушили мое прежнее предположение, что речь идет о пожилой особе.Я позволил себе оглядеть комнату. Она была обставлена подобно комнате хозяина: ковры, кушетка, ниша с сосудами, наполненными охлажденной водой.Через некоторое время вернулся Абрахим.— Ты проверил комнату? — спросил он меня.— Да.— Ну?— Я ничего не могу сказать, пока не побываю у больной.— Так пойдем, эфенди. Но позволь еще раз предупредить тебя!— Ладно! Я сам знаю, что мне делать.Мы вошли в соседнюю комнату. У задней стены стояла женщина, закутанная в широкие одежды и тщательно прикрытая паранджой. Видны были только маленькие, засунутые в бархатные туфельки ступни.Я стал задавать вопросы, тактичность которых полностью удовлетворила египтянина, потом я заставил ее слегка пошевелиться и наконец попросил ее протянуть мне руку. Несмотря на серьезную ситуацию, я чуть было не расхохотался вслух. Рука была завязана в такой толстенный платок, что было совершенно невозможно различить хотя бы форму или положение какого-нибудь пальца. Предплечье также было закутано подобным образом.Я повернулся к Абрахиму.— Мамур, эти повязки надо удалить.— Почему?— Я не могу померить пульс.— Сними платки! — приказал он.Она сняла повязки с предплечий, и показалась нежная ручка, на безымянном пальце которой я заметил узенький перстенек с жемчужиной. Абрахим с напряженным вниманием наблюдал за каждым моим движением. Приложив три пальца к ее запястью, я склонился пониже, словно желая не только почувствовать, но и услышать пульс и… не разочаровался, так как через покрывало прозвучало тихо, почти неслышно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123