- Ну, и что ты видишь?
Мак-Кейн обернулся.
- Что ты имеешь в виду?
- Ты наблюдаешь за людьми, ты думаешь. Говоришь мало. На что ты
смотришь?
- Я просто смотрю за людьми.
- Это обычная привычка среди журналистов?
- Наверное. Как ты напишешь о том, чего не видел?
- Брось. Ты не журналист, Лью. Я просто хочу сказать... если я чем-то
смогу помочь, я помогу. О'кей?
- Помочь? В чем?
- Что бы ты ни замышлял.
- Если я что-то начну замышлять, я буду иметь тебя в виду.
Смовак вздохнул.
- Да, я знаю, трудно решить, кому верить, кому нет. Но все-таки, что
бы это для тебя ни значило - у меня есть информация об американке, с
которой ты сюда попал.
Мак-Кейн резко повернулся к нему. Смовак продолжал:
- Она была в камере строгого режима в блоке D до последней недели.
Потом она заболела и ее отправили в больницу. С тех пор она не
возвращалась.
- Кто тебе это сказал?
- Один друг из другой камеры. Он трахается с восточногерманской
девкой из той камеры, где сидела твоя американка. Похоже, ей было нелегко.
- Ясно... Что ж, спасибо, Оскар. Если мне понадобится твоя помощь - я
дам знать.

Боровский, поляк, предупредивший Мак-Кейна за несколько минут до
инцидента с Майскевиком. Однажды Мак-Кейн спросил его:
- Откуда ты знал?
- У меня было ощущение, что этим вечером они хотят кого-то вздуть. Я
прикинул, и решил, что это - ты.
- А как получилось, что меня оставили в покое потом?
- Ты мог рассказать о его методах. Наверное, он подкупил кого-то
наверху, чтобы дело не расследовали.
- Неужели об этом никто и не догадывается?
- Догадываются. Но зачем совать нос в чужое дерьмо, когда за это не
платят?
Это прекрасно совпадало с тем, что говорил и Андреев. Но Мак-Кейна
почему-то не удовлетворяли эти объяснения. Если бы начальство уже знало о
системе подкупа и взяток, которая процветала здесь, то если бы он раскрыл
ее, Лученко потерял бы немногое. Он бы спокойно продолжал бы свой бизнес и
наоборот, сохранил бы лицо, засадив Мак-Кейна. Что-то здесь не
складывалось - но Мак-Кейн сейчас не собирался разбираться во всем этом
деле до конца, да в этом и не было смысла.
- Почему ты сделал это? - спросил он. - У тебя было что-то личное
против Майскевика?
- У нас всех было личное против Майскевика. Прежде всего, я поляк. Я
слышал, как ты говоришь; ты знаешь историю. Как Сталин разделил Польшу с
Гитлером, как ударил нас в спину в 1939 в Катыни, что случилось с
варшавским сопротивлением. Русским никогда не нравилась сильная Польша. И
у нас никогда не было причин быть особенно благожелательными к русским.

- Не могу не заметить, ты вдруг стал довольно популярен, - сказал
Скэнлон за обедом. - Как ни поверну голову - тет-а-тет здесь, тет-а-тет
там. Я так понял, ты вербуешь?
- Как ты говоришь, просто довольно-таки популярен.
- Брось, мы с тобой сейчас, похоже, партнеры. Я что, не могу узнать,
с кем мне придется работать вместе?
- Если возникнет такая необходимость.
- Осторожность, осторожность и еще раз осторожность, а?
- Ты знаешь правила игры. Это помогает избежать неприятных
осложнений.
- Да, тебя хорошо научили. Исключительно из любопытства - на какую же
разведку ты работаешь?
- СИС - на бриттов. Они внедрили меня специально, чтобы присматривать
за тобой. Такая уж у тебя репутация в Лондоне.
- Ах, вот так? Ну что ж, мистер Эрншоу, журналист, вот он я с
маленьким приветом, который здорово облегчит тебе жизнь. Поговори с Ко. Он
свяжет тебя с комитетом побега. У них есть информация, которая может тебе
пригодиться.
Мак-Кейн недоверчиво уставился на Скэнлона.
- Комитет побега? Ты шутишь!
Скэнлон удовлетворенно кивнул:
- Ага, вот мы запели по-другому. Надеюсь, что у вас есть хоть капля
совести, Эрншоу, потому что тебе должно быть стыдно.
- А кто входит в этот комитет?
- Ладно, ладно. Ты знаешь правила игры. Я дал тебе зацепку. Теперь
тебе нужно поговорить с Ко.

26
Здание советского посольства в Кенсингтоне было построено не раньше
десяти лет назад. Серое одиннадцатиэтажное задние, прямые, ничем не
нарушенные линии, серые каменные стены. За оградой и густыми деревьями -
хорошо ухоженные газоны. За этой же оградой в соседнем похожем здании
живет большинство советского дипломатического персонала в Лондоне. Но
несмотря на такие удобства, как плавательный бассейн, сауна спортзал и
теннисные корты, Анне Доркас все же больше нравилось жить снаружи: это
была привилегия, которой с радостью пользовался ее муж, корреспондент
журнала "Новое Время".
Эта привилегия также значила, что она и Энрико могли увильнуть от
нудных партсобраний, обязательных для всех остальных, и жить своей,
приватной жизнью, а не монашески существовать, как существовали внутри.
Большинство из обитателей посольства об окружающем мире знали только то,
что могли увидеть во время поездок в город, специальными группами, под
надзором. Кроме того, это освобождало ее от вездесущей паутины
осведомителей, вынюхивающих что-нибудь предосудительное. У жен было в
порядке вещей доносить начальству услышанное в интимных беседах друг с
другом, а их мужья могли пропьянствовать вместе ночь, а утром наперегонки
кинуться писать доносы друг на друга. Впрочем, привилегия жить отдельно
давала Энрико, как оперативному офицеру КГБ, отвечающему за вербовку
источников среди британских граждан и иностранных резидентов, работать
более свободно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152