- Куришода высказал интересную мысль. - заметил Боуэрс, когда Дьяшкин
сел. - Я только что говорил своей соседке, Дженни Хэмпден из Белл, - может
быть, вы ее знаете, она вернется через пару минут, - что нейтринная бомба
была бы совершенной. Тогда и вам и нам будет не о чем беспокоиться.
Дьяшкин машинально улыбнулся, но было ясно, что он не в настроении
для пустых разговоров; он нервно и непрерывно оглядывал окружающих. Боуэрс
посерьезнел и вопросительно посмотрел на русского.
- Мы знаем друг друга уже несколько лет, доктор Боуэрс? - Дьяшкин
говорил скрытно, опершись локтем о стол и прикрывая рукой рот.
- Я думаю, да - по крайней мере формально. - Пусть даже так. Иногда
нужно доверять своим суждениям. И я ссужу о вас, как о человеке, которому
могу доверять.
Боуэрс вытер рот уголком салфетки, продолжая медленно жевать.
- К чему вы клоните?
- Когда вы должны вернуться в США?
- Я на год в Осаке в рамках обмена. Но собираюсь поехать домой сразу
после конференции, в отпуск. А в чем дело?
- За столик могут сесть, поэтому я скажу, в чем дело, пока мы одни
одни. - Дьяшкин глубоко вздохнул. - Дело в том, доктор Боуэрс, что я могу
быть заинтересован в переходе, если условия будут подходящими.
Боуэрсу потребовалось несколько секунд, чтобы понять, в чем дело.
- Вы имеете в виду - к нам? Перейти к нам?
Дьяшкин почти незаметно кивнул.
- Да. По личным причинам - о них долго говорить. Что я хочу услышать
от вас - вы согласны передать мое предложение соответствующим органам?
- Предложение? Но я ничего не знаю об этом. Как...
- Я могу устроить это. Мне нужно знать, согласны ли вы мне помочь?
Какое-то время Боуэрс жевал молча.
- Мне нужно подумать над этим.
- Сколько вам нужно времени? Поймите, за границей мы постоянно
рискуем попасть под наблюдение. КГБ внедряет своих людей даже на такие
конференции.
- Хотя бы до вечера. Я встречусь с вами в баре, скажем, в восемь. Как
вы думаете, там будет безопасно говорить?
Дьяшкин покачал головой.
- Я не хочу говорить. Сейчас мне нужен только ваш ответ - да или нет.
- Хорошо, я не стану говорить. Но если я закажу вам выпить, то ответ
- да. О'кей?
- Сделано, как вы говорите.
К столику подошли еще двое.
- Густав и Сэнди. - приветственно сказал Боуэрс. - Вы как раз
вовремя, нам уже становилось скучно. Я не рассказывал вам мою теорию о
совершенной бомбе?

Вечером Боуэрс позвонил в американское посольство в Токио. Вернувшись
в отель, он спустился в бар. ТОчно в восемь часов к нему подошел Дьяшкин.
- Привет! повернулся к нему Боуэрс. - Сегодня был денек, а? Что ты
будешь, Игорь? Я угощаю.
Русский выбрал водку с содовой.
Они немного поговорили, потом Дьяшкин указал на оранжевую папку,
которую Боуэрс положил на стул. Это была папка, которую выдали всем
участникам конференции, вместе с повесткой дня, текстами докладов, другой
информацией.
- Возьмите у регистратора другую папку. Завтра в три часа будет
доклад по лазерным солитонам. Будьте там, и положите папку на пол у вашего
кресла. Я обменяю ее на свою, там будут детали предложения, которое я
хотел бы передать американским властям.

11
- Дробные серии Фурье-Винера-Брауна с независимыми гауссианам и
сходятся к сумме для всех Н больше нуля. Но если Н больше единицы, то
сумма становится дифференцируемой...
День заканчивался. Лежа на своей койке в камере, Мак-Кейн слушал, как
Рашаззи терпеливо объясняет что-то Хаберу, склонившись над кучей книг и
тетрадей, сваленных на столе в центре комнаты. Он познакомился с ними
вечером, когда они вернулись с работ. Рашаззи, или Разз, как все его
звали, был израильтянин, молодой, красивый, темноглазый, обладавший
безграничной энергией и энтузиазмом человек. Хабер был немцем из Западной
Германии, седоволосый, с розовым морщинистым лицом, в очках. Он вел себя
так, как будто живет в санатории, а не в тюрьме. Впрочем, Мак-Кейн
подозревал, что это притворство. Оба были учеными, Рашаззи говорил, что он
- биолог из университета Тель Авив. Может быть, подумал Мак-Кейн. Может
быть, и нет.
В "секциях", расположенных в блоке одна напротив другой, размещалось
по восемь человек: две двойных секции двухъярусных нар в каждой. В
передней секции - сразу за дверями блока - на койках у одной стены
помещались Рашаззи, Хабер и Ко, и у другой стены - Мак-Кейн с зигандийцем
Мунгабо наверху, а за ними, у задней стены - ирландец по имени Скэнлон. Ко
и Скэнлона в секции сейчас не было.
- Где ты это взял, свинья?
- Это честная игра, ты, дешевка!
- И твой отец был свиньей, и твоя мать была свиньей...
Из соседней секции слышались голоса. Похоже было на сибирские
диалекты из советской Центральной Азии. Игра началась сразу после ужина, и
ругань началась почти тогда же. Кто-то курил и по блоку поплыл странно
пахнущий дымок. Рашаззи предупредил Мак-Кейна, что там все время творится
такое, так что беспокоиться нечего. Среди тех, кто жил в других секциях,
напротив и в конце блока, Мак-Кейн услышал обрывки чешского, узнал
несколько русских. Верхняя койка заскрипела, когда Мунгабо перевернулся с
боку на бок. Мак-Кейн поднял глаза. Да, о побеге не приходилось и думать.
Найти подходящую тему для раздумья здесь, наверное, будет трудно, подумал
он.
Одинокий человек подошел к ним из дальнего конца блока и остановился
возле первой койки. Сверху раздался голос Мунгабо:
- Не нужно, сегодня ничего не нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152