– Стало быть, доктор, вы полагаете, что убийство носит гомосексуальный характер?
Я крепко сжимаю запястье Одинокого Волка. Он так скрипит зубами, что, того и гляди, сломает себе челюсть.
Прежде чем ответить, Грэйд заглядывает в какое-то досье.
– В ректальных мазках, взятых из заднего прохода убитого, обнаружены следы спермы. Так сказано в отчете.
– Мне это известно, доктор. Просто я хотел, чтобы это было занесено в судебный протокол.
Вот ведь паразит! Будь на его месте более порядочный адвокат, он бы сделал все по-честному. А то сейчас игра идет больше на публику.
Грэйд откладывает досье в сторону.
– Если позволите, я хотел бы еще кое-что добавить...
– Разумеется, доктор. Вы же в этом специалист, – улыбается ему Моузби.
– Даже если бы спермы не было, я все равно пришел бы к такому же выводу.
– Вы хотите сказать – к выводу, что убийство совершено на почве гомосексуализма.
– Этому парню отрезали половой член, – говорит Грэйд, всем своим видом выражая отвращение; впечатление такое, что он буквально выплевывает слова, настолько они ему неприятны. – Речь идет о гнусном, жестоком, отвратительном акте. Не знаю, чьих рук это дело, но у человека, совершившего его, не все в порядке с головой.
В зале поднимается легкий гул. Присяжные сидят, поджав губы. Кое-кто из них переводит взгляд на подзащитных.
– Должен добавить: у того, кто это сделал, не все в порядке и с сексуальной жизнью. Он... – тут он выдерживает паузу, потом подчеркивает: – Или они страдают расстройствами на сексуальной почве.
– Протест! – выкрикиваю я.
– Протест принимается. Свидетелю следует воздерживаться от предположений подобного рода, – говорит Мартинес, обращаясь к Грэйду.
– Прошу прощения, Ваша честь.
– Исключите последнее предложение из протокола, – обращается Мартинес к стенографистке.
Какая, к черту, разница!
– Так вот, что касается этого убийства на почве гомосексуализма... прошу прощения, убийства, которое, возможно, было совершено на почве гомосексуализма...
– Протест! – Мэри-Лу вскакивает с места. – При расследовании этого убийства ни о гомосексуализме, ни о каком-либо сексуальном поведении вообще речи не было. Из того, что в заднем проходе убитого обнаружена сперма, еще не вытекает, что половые сношения через задний проход и убийство произошли примерно в одно время. Это два совершенно разных вопроса.
– Протест отклоняется. Очевидно, что убийство носит сексуальный характер. Ведь убитому отрезали пенис. – Мартинес оборачивается к Моузби. – Продолжайте, господин обвинитель.
Черт! Мы лишились его расположения, по крайней мере, пока.
– Допустим, убийство было совершено на почве гомосексуализма, – говорит Моузби. – А при чем тут группа рокеров?
Я снова заявляю протест.
– С каких это пор доктор Грэйд считается экспертом по рокерам, Ваша честь?
– Позвольте вас заверить, что я им не являюсь. – Грэйд улыбается Мартинесу, затем принимает презрительный вид и добавляет: – Отнюдь. Однако многие издания по психиатрии и психологии изобилуют информацией и о совокуплениях среди мужчин, и о гомосексуализме в бандах рокеров, особенно в тех из них, которые считаются противозаконными. Это общеизвестно.
– Иными словами, доктор, убийство носит ярко выраженный гомосексуальный оттенок, а состав рокерских банд, если посмотреть на них с точки зрения психиатра, свидетельствует о том, что им, говоря языком психиатрии и медицины, свойственны гомосексуальные элементы.
– Вне всякого сомнения.
– Хана тебе, ублюдок! Слышишь? Хана, черт бы тебя побрал!
Одинокий Волк вскочил на ноги, впечатление такое, что он сейчас опрокинет стол и ринется на Грэйда, чтобы задушить его голыми руками.
– Хана тебе, мужик! Я тебя сожру с потрохами, черт побери!
В зале поднимается невообразимый гвалт. «Судебных исполнителей сюда!» – не своим голосом вопит Мартинес. Я крепко обхватываю руками Одинокого Волка, не давая ему вырваться. Остальные жмутся. Присяжные привстали со своих мест, готовые смыться.
А что Грэйд? Он стоит, глядя на нас в упор. Единственный в зале, кто не испугался.
На Одинокого Волка надевают наручники, ноги заковывают в кандалы и выволакивают его из зала. Мартинес ударяет молотком по столу.
– Перерыв на тридцать минут! – рявкает он. – Поверенных прошу ко мне в кабинет.
– Вам что, шекспировские лавры Оливье покоя не дают? Имейте в виду, так просто вам это с рук не сойдет, понятно?
Мы все собрались у него – мы и представители обвинения. Мартинес бушует.
– Сначала этот спектакль с матерью убитого, – говорит он, с видом обвинителя указывая пальцем на Моузби, – а теперь вы, – показывает он на меня, – не можете удержать своего подзащитного, черт побери!
– Мы сами не ожидали, Ваша честь, – говорю я, – больше это не повторится.
– Да уж больше не надо, черт побери! – Мартинес чуть не брызгает слюной от злости. – Я не хочу продержать его в наручниках и заткнуть рот до самого конца процесса, так не годится, но, если удержать его можно только так, придется это сделать! Это опасные люди, господин адвокат, и я не вправе подвергать опасности сотрудников суда или присяжных.
– Я сделаю все, что в моих силах.
– Надеюсь, этого окажется достаточно. Да, ребята, дело гиблое! Давайте не будем доводить его до крайностей. Надеюсь, что все вы проявите профессионализм в суде, на котором я председательствую.
Все соглашаются впредь действовать, как подобает настоящим профессионалам. Стоит Мартинесу произнести это слово, как я перевожу взгляд на Мэри-Лу. Она не глядит в мою сторону.
После обеда мы начинаем перекрестный допрос Грэйда, который продолжается до самого конца рабочего дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174