Она скрещивает ноги, расставляет их в стороны, потом снова скрещивает, ерзает на стуле, пытаясь избежать неминуемого; нога, перестав ее слушаться, повисает над полом, туфелька с нее того и гляди свалится.
– Отвечайте, пожалуйста, на вопрос, – прошу я.
– Да, – еле слышно отвечает она.
– Сколько раз?
– Я... я не помню.
Подойдя к столу, за которым сидят представители защиты, я беру досье на нее и возвращаюсь на прежнее место.
– Разве вы дважды не привлекались к ответственности за проституцию? – спрашиваю я, заглядывая в досье. – И еще дважды за приставание к прохожим на улице?
– Вы же сами все прочитали.
– Иными словами, вы согласны с тем, что здесь написано?
– Если там так написано, то да! – зло выкрикивает она. – Так я и сказала, о'кей? Теперь довольны? – хнычет она, словно маленькая девочка, которая изо всех сил старается не расплакаться.
Я снова заглядываю в досье. Делаю я это для отвода глаз, потому что наперед знаю, что там написано.
– Здесь сказано также, что вы привлекались к судебной ответственности за пьянство в общественном месте.
– Я никогда не...
Я сую ей досье под нос, пальцем указывая на нужную строку. Она отшатывается, словно я подношу ей к лицу паяльную лампу.
– Вы никогда не... Что именно?
– Так, ничего особенного. Бог ты мой, люди, случается, хватят через край, ну и что с того? Тоже мне! Просто я сболтнула лишнего не тем, кому нужно, вот и все.
– Понятно. Со мной это тоже случалось. Когда я спохватываюсь, уже поздно. Мартинес вопросительно смотрит на меня, я качаю в ответ головой и продолжаю дальше.
– Вот о чем мне еще подумалось, госпожа Гомес, – говорю я так, словно эта мысль только что пришла мне в голову. – Мы установили, что в тот вечер машина Ричарда была в ремонтной мастерской. Она вышла из строя. Вы согласны?
– Ну да, она была не на ходу, о'кей. Я тут напутала, я просто забыла, вот и все.
– Ничего страшного. Но тогда меня вот что смущает...
Прежде чем задать следующий вопрос, я поворачиваюсь к присяжным.
– Каким образом подсудимые доставили Ричарда Бартлесса на вершину горы? Не могли же они забраться туда на мотоцикле. Он просто свалился бы с сиденья.
В зале становится тихо.
– Итак, госпожа Гомес?
– Он... ну... они... ну... они украли машину! – выпаливает она.
– Что?
– Я совсем забыла. Они взяли одну из машин со стоянки рядом с мотелем, замкнули провода, чтобы запустить двигатель без ключа зажигания, вот и все. Так и привезли меня с Ричардом в горы.
Я перевожу взгляд на Мартинеса, присяжных, туда, где сидят обвинители. Все они не отрываясь смотрят на нее, не веря своим ушам.
– Госпожа Гомес! – Мартинес чуть не падает из кресла. Сказать, что он взволнован, значит ничего не сказать. – Почему за все время свидетельских показаний вы ни разу не удосужились упомянуть об этом?
– Да я забыла! – опять канючит она. – Они изнасиловали меня, угрожали ножом, связали Ричарда так, что тот не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, я думала, они и меня собираются убить, память как отшибло. – С ней, того и гляди, случится истерика. – Какая разница, на чем они нас туда привезли? В конце концов, главное, что привезли, а остальное не важно.
– А куда запропастилась эта украденная машина? – спрашиваю я. – Она что, улетела?
Моузби без конца ерзает на стуле. Тут он дал маху, и он это знает.
– Они вернули ее на прежнее место. По-моему, поставили туда же, где она и была.
– Вернули на прежнее место и всего-то? Госпожа Гомес... Надеюсь, вы не сочтете мои слова невежливыми, но разве такое объяснение не кажется вам самой нелепым?
– Я мало что помню! – кричит она. – Просто я видела, как они сначала изуродовали, а потом убили человека! Не обращала я внимания на какую-то чертову машину!
Несмотря на эту вспышку, рассчитанную на сочувствие со стороны, к тому времени, когда я заканчиваю перекрестный допрос и Мартинес объявляет перерыв в судебном заседании до следующего утра, я доволен. Она – штучка еще та, мало того, что врет на людях и не краснеет, к тому же еще алкоголичка и шлюха! Трудновато будет приговорить четырех человек к смертной казни, исходя из показаний такой свидетельницы!
12
День прошел замечательно, ни слова об этом чертовом суде. Мы с Клаудией весь день провели в горах, гуляли, когда хотели, рассматривали полевые цветы, растущие на высокогорье; при виде каждого цветка, поражавшего неповторимой красотой, у Клаудии вырывалось восторженное восклицание, словно никто и никогда не видел, как красивы эти стелющиеся по земле цветы. Мир открывался перед ней новыми гранями. Наловив рыбы, мы тут же ее зажарили и съели, а остатки, завернув, унесли с собой, постаравшись оставить как можно меньше следов своего пребывания. Солнце уже садилось за горизонт, когда мы собрались домой, небо над горами, виднеющимися далеко на западе, окрасилось в багряно-оранжевые тона, лица у нас обгорели, задубели от ветра. Неторопливо следуя по извилистому шоссе, ведущему обратно в город, мы спели одну за другой и «Водителя грузовика», и «Оркестр дядюшки Джона».
Словом, денек выдался такой, что хоть запечатывай его в бутылку и храни до скончания века.
Мы вместе переворачиваем страницы «йерлинга». Ее светло-каштановая головка, еще мокрая после купания, покоится у меня на плече. Читая, я смотрю на ее лицо; какие тонкие черты! Дочь вся в меня, плоть от плоти моей. Я скорее умру, чем отпущу ее. Я умру, если буду вынужден отпустить ее. Я уже медленно, плавно продвигаюсь навстречу смерти. Но в эту минуту не помню себя от счастья. Если бы только минута длилась вечно.
Я дочитываю главу. Она подвигается поближе ко мне, не желая ложиться спать, расставаться со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174