Компания ни за что не станет платить, там считают, что жюри присяжных, принимая решение, будет руководствоваться расовыми предрассудками, у нас же они таковы, что если ты белый, то с судом лучше не связываться. Дискриминация наизнанку, причем в своем самом неприглядном виде.
Но они забывают, что за это дело возьмусь я и буду вести его не против Иселы Муньос, женщины испаноязычного происхождения, матери четырех детей. Я намерен вести его против энергетической компании с оборотом в десять миллиардов долларов. Если в наших краях и есть нечто такое, что жюри присяжных ненавидит больше, чем богатых англосаксов, так это крупные энергетические компании. И я покажу присяжным, что они отбирают деньги не у Иселы, а у конгломерата, ворочающего миллиардами долларов!
Пару часов мы с четой Ходжесов обсуждаем детали предстоящего процесса. Подготовка к такому суду, как этот, требует денег, и немалых. К тому времени, когда будет готов план действий, подобраны следователи, отработана версия событий и все остальное, сумма с учетом затраченных рабочих часов перевалит за 50 тысяч долларов. Их я буду платить сам, из собственного кармана, потому что беру я с них не почасовой гонорар, как при рассмотрении обычного дела. Я возьму процент от общей суммы. Тридцать три процента. Некоторые адвокаты берут пятьдесят процентов. Это деньги, заработанные своим горбом, так как вкалывать приходится на свой страх и риск. Да, можно получить целое состояние, но в случае проигрыша мне не позавидуешь. Тут рискуешь по-крупному. Ощущение такое, словно высоко над землей идешь по туго натянутой проволоке.
Словом, дело из тех, что я люблю. Если я его выиграю, то моя репутация будет выше всяких похвал. Тогда я по-прежнему смогу появляться где угодно, и в тех злачных местах, куда заходят пропустить стаканчик мои бывшие компаньоны.
Только после обеда у меня появляется свободная минутка для того, чтобы позвонить Патриции. После первого же гудка она снимает трубку своего прямого телефона – такое ощущение, что все это время она ждала, когда я наконец позвоню.
– Уилл. – Она плакала. Сейчас уже плакать перестала, но я слышу звук пролитых слез.
– Что случилось?
Только бы не с Клаудией, больше я ни о чем не прошу. Знаю, она заверила Сьюзен, что дело в другом, но, возможно, это просто уловка, чтобы вызвать меня на разговор. Она знает, я уже не люблю говорить о ее личной жизни. Тема эта для меня осталась в прошлом, и я не хочу, чтобы оно снова затянуло меня с головой.
– Меня уволили.
– Что?
Она снова принимается плакать. Я слышу, как капают слезы и как она пытается скрыть их. Однако у нее ничего не получается.
– Меня уволили. Уволили с работы.
– Почему? – Я удивлен, если не сказать больше, я знаю, что Патриция отличный, добросовестный работник. К тому же сообразительный. Это я знаю о ней твердо. Кто станет увольнять сообразительную женщину через полгода после того, как ее приняли на работу и компания даже взяла на себя расходы по оплате ее переезда на новое место?
– Потому что... черт, прямо не знаю, что со мной! – Опять слезы. Она от души, нисколько не стесняясь, сморкается прямо в трубку.
Я уже знаю, что к чему. Знаю наверняка. Она искала любовь во всех тех местах, где ее не было и в помине.
– Я... О Боже! – Она снова всхлипывает. – Мне кажется, я такая непутевая. – Она и говорит, и плачет одновременно. – Извини, я веду себя так глупо. Я перезвоню тебе позже, когда я... когда я... – Она снова ударяется в слезы.
– Не глупи, – советую я и, пока это не взбрело ей в голову, быстро добавляю: – Не бросай трубку! Что бы ни случилось, я не собираюсь тебя судить, так что не волнуйся, о'кей?
– О'кей. – Она пару раз шмыгает носом. Потом р-раз – сморкается! Я отрываю трубку от уха, еще немного, и у меня лопнет барабанная перепонка. Эта женщина теряет всю скромность и воспитанность, как только дело доходит до того, чтобы выбить нос.
– Так... ты мне что-нибудь расскажешь? – Я и сам мог бы составить конспект, а она потом вписала бы в пробелы недостающие места и конкретных людей. Я же знаю ее как свои пять пальцев. Но я жду, когда ее потянет на откровенность, ведь она для того и позвонила, чтобы самой обо всем рассказать, а не для того, чтобы за нее это сделал я.
Патриция успокаивается. Я представляю, как она сидит в кабинете, глубоко вздыхает, берет себя в руки, выпрямляет спину. Она уже выплакалась и теперь намерена вести себя, как подобает взрослой женщине.
– У меня была связь с мужчиной.
– Понятно, – бесстрастным тоном отвечаю я. Это словечко, бывает, используешь в суде, вытягивая признания из не слишком разговорчивого свидетеля, С его помощью язык у того быстро развязывается.
– С одним из старших компаньонов нашей фирмы, – продолжает она. – Его зовут Джоби Брекенридж.
– Тот самый, который брал тебя на работу, – вставляю я.
– У тебя хорошая память.
Я знаю Джоби. Честный малый. Любовные интрижки не в его стиле. Тем более случайные. Однако в правилах всегда бывают исключения.
– У тебя с ним серьезно?
– Очень. Было серьезно, – поправляется она. – Было очень серьезно. По крайней мере, так мне казалось. А теперь... – Она запинается.
– Все кончено.
– Прощальный вальс уже отзвучал. Больше танцы его уже не интересуют.
– Ну... такое случается.
– Со мной такого никогда не случалось.
– Извини.
– Я любила его. – Пауза, она молчит. – Я думала, что любила. Может, я просто хотела любить. Так или иначе, это роли не играет – сейчас, во всяком случае.
– А как он к тебе относился?
– Говорил, что любит. – Снова пауза. Изливая мне душу, она слушает саму себя, возможно, то, что она сейчас говорит, только что пришло ей в голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174