в одно и то же время я отчаянно нуждаюсь в ней и ненавижу ее всеми фибрами души.
Терпеть не могу нарушать любовное свидание, но делу – время, потехе – час. У меня есть ключ от квартиры, в свое время я об этом позаботился. Я достаю его из кармана, отпираю дверь.
– Крошка, я дома! – Я распахиваю дверь. Держи себя в руках, старина, ведь она значит для тебя буквально все!
Как поется в песне, «свет горит, но никого нет дома». В квартире полный кавардак: посуда в раковине не мылась, наверное, дня два, продукты в холодильнике, полупустые шкафы, то же самое – в ящиках стола, некоторые из ее туалетных принадлежностей по-прежнему лежат в ванной. Она собиралась второпях, взяв с собой то, что могла прихватить на скорую руку. Отъезд не был запланирован заранее, она смылась, потому что ее что-то испугало.
Птичка выпорхнула из клетки, куда ее заперли, и улетела.
Мэри-Лу прилетает на следующее утро. Вдвоем мы рыщем по всему городу: бары, гостиницы, мотели, приюты Ассоциации молодых женщин-христианок, рестораны – словом, все места, где может прятаться человек, находящийся в бегах. Управление железной дороги, представительства авиакомпаний. Тщетно, собственно говоря, этого я и ожидал. Я не знаком с ее друзьями и подругами, если таковые вообще имеются, не знаю, сколько у нее денег, какую она мне дала фору. Если она улизнула сразу после нашего последнего разговора, то сейчас может быть где угодно, в том числе и за пределами страны.
На поиски уходит двое суток. Это все равно что искать иголку в стоге сена, даже хуже, так как мы не знаем, где находится стог сена, если он вообще существует.
Может, ее уже нет в живых.
Я пытаюсь выбросить эту мысль из головы, но ничего не могу с собой поделать. Может, до нее все-таки добрались. Я без конца предупреждал ее: не заводи новых знакомых, не давай никому номер своего телефона, никого не приводи домой. И самое главное – ни при каких обстоятельствах не обращайся к полицейским. Среди них у тебя друзей нет. Они больше чем кто бы то ни было хотят тебя видеть, потому что ты можешь стереть их в порошок, камня на камне не оставить от того, что они берегут как зеницу ока.
Вообще-то они знали, что она живет здесь, добрались до нее. У них было четыре месяца – достаточный срок для полиции, чтобы найти человека, если она захочет это сделать. Денверские полицейские, наверное, помогли им, если не приняв непосредственное участие, то, по крайней мере, решив в это дело не вмешиваться.
От такой мысли у меня мурашки бегут по коже. Робертсон ни за что на свете не дал бы на это добро. Моузби тоже не решился бы на такую авантюру, но вот что касается Гомеса и Санчеса, то кто их знает? Рискованное мероприятие, но и оно иной раз удается.
Более вероятно, что ей не по силам оказалась сама реальность, пугающая перспектива вернуться в Санта-Фе, предстать перед судом, взглянуть в лицо людям, которые ее натаскивали. Не ее вина, что она стала жертвой изнасилования, что она знакома с каким-то разгильдяем, который пал от руки таких же парней, которые насиловали ее и угрожали убить. Она была жертвой, только и всего. И больше жертвой быть не хочет.
Я могу это понять. Впервые мне становится ее жаль.
– Что теперь? – спрашивает Мэри-Лу.
– Не знаю. Ты сама-то что думаешь?
Мы сидим в аэропорту Стэйплтон, ожидая, когда объявят посадку на наш рейс до Альбукерке. Не прошло и получаса, как мы здесь, а я уже осушил три бокала «Джонни Блэкс». Черт побери, это происходит всякий раз, когда я пытаюсь бросить пить!
– Никогда не была на Гавайях.
– Ты взяла с собой купальник?
– Я захватила золотую кредитную карточку «Америкэн экспресс». Это одно и то же.
Мы в отчаянии смотрим друг на друга. Я делаю официантке знак, чтобы она принесла мне еще выпить.
– Уилл... – В ее голосе слышатся предостерегающие нотки.
– А тебе-то что, черт побери? – Настроение у меня такое поганое, что хочется плакать. – Имею же я право. Всего-навсего пять долларов.
– Они не хотели бы, чтобы ты пил. Я тоже.
– Это они платят мне как адвокату, а не наоборот, – говорю я, кипя от злости и упиваясь чувством жалости к самому себе.
– А я нет.
– Ну ладно, малыш, – жалобно говорю я, – хватит, смени гнев на милость, хорошо? Я не заслуживаю, чтобы мне читали нотации. Во всяком случае, не сегодня вечером.
– О'кей. – Пожав плечами, она умолкает.
Черт! Терпеть не могу, когда так легко отступаются. Стоит заставить человека проникнуться сознанием своей вины, и все – он уже твой.
К нашему столику подходит официантка, чтобы налить виски. Я накрываю бокал ладонью.
– Передумал, – слабо улыбаюсь я. Она отходит. Я радостно смотрю на Мэри-Лу. – Ты довольна?
– Да. Значит...
– Не знаю. – Я допиваю то, что еще оставалось в бокале, слизывая с кубиков льда виски до последней капли.
– Нам обязательно надо найти ее, – говорит она. – Это в наших силах.
Подавшись вперед, она берет мою руку в свои и целует ее.
– Мы можем это сделать. И мы это сделаем. Обязаны сделать.
13
– У госпожи Гомес грипп, Ваша честь. У нее высокая температура, и она должна соблюдать постельный режим. У меня есть заключение врача, который ее наблюдает.
Я передаю этот документ судье. Мартинес бросает на него взгляд. Это не фальшивка, реально существующий врач, который живет в Боулдере, штат Колорадо, написал это заключение и расписался под ним. На самом деле никакой больной не было, а сам врач – друг одного нашего друга.
– На какое время вы хотели бы отложить заседание суда, господин адвокат? – вежливо спрашивает судья.
Я бросаю взгляд через плечо. Робертсон и Моузби сердито смотрят на меня, им это не нравится, они знают, что я импровизирую на ходу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174