ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
А клоню я, приятель, к тому, что не надо искать в этом романтику. А не то здорово разочаруешься.
– Даже и не думал! – Этот мужик за словом в карман не лезет. – Но все-таки хочу понять... какой вас черт дернул выбрать жизнь, при которой вы так и будете козлами отпущения?
– Может, это она нас выбрала.
– По тебе не скажешь, что ты безропотно смиряешься с судьбой. Да и по Одинокому Волку тоже.
Он буравит меня взглядом.
– Хочу рассказать тебе маленькую историю. В прошлом году поехал я в Новую Англию – первая поездка на восток за последние пятнадцать лет. Дело было осенью, листья на деревьях начали уже желтеть, ну, сам знаешь... Я да моя подружка, с виду – обычные туристы. Не взял ни мотоцикла, ни цветастой рубахи. Инкогнито, одним словом.
Он опустошает еще бутылку. Я жду. Похоже, он не очень-то торопится продолжать.
– И что дальше? – наконец спрашиваю я.
– Чувствовал я себя, правда, не в своей тарелке. Но не в этом дело. Были мы в Нью-Хэмпшире... черт побери, ну и красотища! Ты бывал там? Осенью, когда опадают листья, ну и все такое прочее, черт побери!
– Был как-то. – Однажды, еще в колледже, я ездил туда на зимний карнавал. Тогда мало что запомнилось, большей частью я был пьян, как, впрочем, и не только я.
– Нет, в самом деле красиво! Моя девчонка чуть нюни не распустила, стала болтать, что вот, мол, неплохо бы сюда переехать, и так далее в том же духе! Я ей говорю, надо обождать месячишко, пока снега не навалит до самой задницы, вот тогда и заводи разговор о переезде! Но, знаешь, на номерных знаках машин в Нью-Хэмпшире я заметил наклейку с надписью. Меня она задела за живое. Знаешь, что там было написано? Я качаю головой.
– Жить Свободным или Умереть! Это обо мне, приятель! Об Одиноком Волке, других ребятах! За это мы и боремся! – Он испытующе смотрит на меня через стол. – Я съел бы тонну дерьма за унцию свободы! – говорит он. – А ты?
25
Я должен знать правду об этом педике, который доводился братом Одинокому Волку. К нему я и иду.
– Не буду говорить об этом дерьме! – грубо отвечает он.
– Будешь, дружок! У этого убийства гомосексуальный запашок. Если ты припас для меня сюрпризы, я должен к ним приготовиться.
Он обхватывает голову руками. Одинокий Волк во власти неподдельных человеческих чувств – я впервые вижу его таким.
– Он умер. – Подняв голову, он смотрит на меня. – Он давно умер.
– При каких обстоятельствах это произошло?
– Это было давно, – качает он головой. – И давай закончим на этом, о'кей?
– А что стало с другими членами твоей семьи?
– «Других» нет. Одинокий Волк, приятель, так меня зовут. Это я и есть.
26
Клаудия спит. Я держу ее на руках, дожидаясь, когда Патриция откроет мне дверь. Как было бы хорошо, чтобы Патриция не услышала моего нарочито тихого стука, чтобы болтала себе по междугородному телефону с матерью в глубине квартиры, чтобы орал телевизор. Мне хочется простоять так всю ночь, до самого рассвета. Жарко даже в столь поздний час, ни намека на дождь, все лето солнце жарит напропалую. Тучи мотыльков, привлеченные ароматом жасмина и жимолости, вьются в душном, неподвижном воздухе, образуя живой нимб над головой моей девочки.
Патриция открывает дверь бесшумно, сказывается материнское чутье.
– Почему так поздно? – шепчет она, но так, чтобы я непременно уловил сварливые интонации в ее голосе. Пусть я считаю себя человеком, которому все нипочем (это она так думает), но наша дочь живет вместе с ней, и она не хочет, чтобы я об этом забывал. – Завтра в восемь утра у нее занятия по плаванию.
– Мы веселились от души, – огрызаюсь я, – и она ни в какую не хотела уходить, пришлось подождать, пока она уснет.
– О'кей. – Она все понимает. Она может быть великодушной, ей это больше свойственно.
Я несу Клаудию через маленькую квартирку в ее спальню, кладу на кровать, осторожно снимаю туфли, носки, шорты. Спать она может в майке и трусиках. Я накрываю ее простыней, стараясь не столько укрыть, сколько защитить, а от чего – сам не знаю. Нет, вру, знаю, причем лучше, чем все остальное. Мне нужно защитить ее, ощутить, что я – ее защитник, что иначе просто быть не может. Перевернувшись на бок, она сворачивается калачиком, слегка приоткрыв рот.
– Может, выпьешь чаю перед уходом? – Патриция в шортах и майке сидит за угловым кухонным столиком и делает пометки на кратком изложении какого-то дела. У нее вошло в привычку надевать при чтении очки с половинчатыми стеклами, что придает ей сходство с черепахой. От этого она почему-то делается еще более соблазнительной; впечатление такое, будто разглядываешь рекламный плакат, где изображена женщина в нижнем белье и очках – этакое сочетание секса и интеллекта. Интересно, мелькает мысль, сколько воды утекло с тех пор, как я не представлял себе секс без интеллекта!
– А пиво у тебя есть? – небрежно спрашиваю я. На улице все-таки душно, так что я спокойно могу попросить пива, не рискуя выглядеть нахалом.
– Дома я больше не пью, – качает она головой и закатывает глаза. – Из-за Клаудии. Не хочу, чтобы она плохо обо мне думала.
Интересно, говорила ли ей Клаудия о том, что я пью? Она видит, как я балуюсь спиртным, но молчит по этому поводу. Мысленно я спрашиваю себя, как часто пью в ее присутствии? Если не считать пива, то почти не пью: может, бокал-другой висни, когда готовлю ужин. Не люблю пить один, если напиваюсь, то, как правило, в больших компаниях, с незнакомыми людьми.
– Ну, тогда чай. Не беспокойся, – говорю я, видя, что она порывается встать. – Я знаю, где он лежит.
– Ничего. Давай лучше я.
Я сажусь за стол, пока она наливает воду в чайник. На столе разложены бумаги – краткое изложение дела и блокноты линованной бумаги с ее пометками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
– Даже и не думал! – Этот мужик за словом в карман не лезет. – Но все-таки хочу понять... какой вас черт дернул выбрать жизнь, при которой вы так и будете козлами отпущения?
– Может, это она нас выбрала.
– По тебе не скажешь, что ты безропотно смиряешься с судьбой. Да и по Одинокому Волку тоже.
Он буравит меня взглядом.
– Хочу рассказать тебе маленькую историю. В прошлом году поехал я в Новую Англию – первая поездка на восток за последние пятнадцать лет. Дело было осенью, листья на деревьях начали уже желтеть, ну, сам знаешь... Я да моя подружка, с виду – обычные туристы. Не взял ни мотоцикла, ни цветастой рубахи. Инкогнито, одним словом.
Он опустошает еще бутылку. Я жду. Похоже, он не очень-то торопится продолжать.
– И что дальше? – наконец спрашиваю я.
– Чувствовал я себя, правда, не в своей тарелке. Но не в этом дело. Были мы в Нью-Хэмпшире... черт побери, ну и красотища! Ты бывал там? Осенью, когда опадают листья, ну и все такое прочее, черт побери!
– Был как-то. – Однажды, еще в колледже, я ездил туда на зимний карнавал. Тогда мало что запомнилось, большей частью я был пьян, как, впрочем, и не только я.
– Нет, в самом деле красиво! Моя девчонка чуть нюни не распустила, стала болтать, что вот, мол, неплохо бы сюда переехать, и так далее в том же духе! Я ей говорю, надо обождать месячишко, пока снега не навалит до самой задницы, вот тогда и заводи разговор о переезде! Но, знаешь, на номерных знаках машин в Нью-Хэмпшире я заметил наклейку с надписью. Меня она задела за живое. Знаешь, что там было написано? Я качаю головой.
– Жить Свободным или Умереть! Это обо мне, приятель! Об Одиноком Волке, других ребятах! За это мы и боремся! – Он испытующе смотрит на меня через стол. – Я съел бы тонну дерьма за унцию свободы! – говорит он. – А ты?
25
Я должен знать правду об этом педике, который доводился братом Одинокому Волку. К нему я и иду.
– Не буду говорить об этом дерьме! – грубо отвечает он.
– Будешь, дружок! У этого убийства гомосексуальный запашок. Если ты припас для меня сюрпризы, я должен к ним приготовиться.
Он обхватывает голову руками. Одинокий Волк во власти неподдельных человеческих чувств – я впервые вижу его таким.
– Он умер. – Подняв голову, он смотрит на меня. – Он давно умер.
– При каких обстоятельствах это произошло?
– Это было давно, – качает он головой. – И давай закончим на этом, о'кей?
– А что стало с другими членами твоей семьи?
– «Других» нет. Одинокий Волк, приятель, так меня зовут. Это я и есть.
26
Клаудия спит. Я держу ее на руках, дожидаясь, когда Патриция откроет мне дверь. Как было бы хорошо, чтобы Патриция не услышала моего нарочито тихого стука, чтобы болтала себе по междугородному телефону с матерью в глубине квартиры, чтобы орал телевизор. Мне хочется простоять так всю ночь, до самого рассвета. Жарко даже в столь поздний час, ни намека на дождь, все лето солнце жарит напропалую. Тучи мотыльков, привлеченные ароматом жасмина и жимолости, вьются в душном, неподвижном воздухе, образуя живой нимб над головой моей девочки.
Патриция открывает дверь бесшумно, сказывается материнское чутье.
– Почему так поздно? – шепчет она, но так, чтобы я непременно уловил сварливые интонации в ее голосе. Пусть я считаю себя человеком, которому все нипочем (это она так думает), но наша дочь живет вместе с ней, и она не хочет, чтобы я об этом забывал. – Завтра в восемь утра у нее занятия по плаванию.
– Мы веселились от души, – огрызаюсь я, – и она ни в какую не хотела уходить, пришлось подождать, пока она уснет.
– О'кей. – Она все понимает. Она может быть великодушной, ей это больше свойственно.
Я несу Клаудию через маленькую квартирку в ее спальню, кладу на кровать, осторожно снимаю туфли, носки, шорты. Спать она может в майке и трусиках. Я накрываю ее простыней, стараясь не столько укрыть, сколько защитить, а от чего – сам не знаю. Нет, вру, знаю, причем лучше, чем все остальное. Мне нужно защитить ее, ощутить, что я – ее защитник, что иначе просто быть не может. Перевернувшись на бок, она сворачивается калачиком, слегка приоткрыв рот.
– Может, выпьешь чаю перед уходом? – Патриция в шортах и майке сидит за угловым кухонным столиком и делает пометки на кратком изложении какого-то дела. У нее вошло в привычку надевать при чтении очки с половинчатыми стеклами, что придает ей сходство с черепахой. От этого она почему-то делается еще более соблазнительной; впечатление такое, будто разглядываешь рекламный плакат, где изображена женщина в нижнем белье и очках – этакое сочетание секса и интеллекта. Интересно, мелькает мысль, сколько воды утекло с тех пор, как я не представлял себе секс без интеллекта!
– А пиво у тебя есть? – небрежно спрашиваю я. На улице все-таки душно, так что я спокойно могу попросить пива, не рискуя выглядеть нахалом.
– Дома я больше не пью, – качает она головой и закатывает глаза. – Из-за Клаудии. Не хочу, чтобы она плохо обо мне думала.
Интересно, говорила ли ей Клаудия о том, что я пью? Она видит, как я балуюсь спиртным, но молчит по этому поводу. Мысленно я спрашиваю себя, как часто пью в ее присутствии? Если не считать пива, то почти не пью: может, бокал-другой висни, когда готовлю ужин. Не люблю пить один, если напиваюсь, то, как правило, в больших компаниях, с незнакомыми людьми.
– Ну, тогда чай. Не беспокойся, – говорю я, видя, что она порывается встать. – Я знаю, где он лежит.
– Ничего. Давай лучше я.
Я сажусь за стол, пока она наливает воду в чайник. На столе разложены бумаги – краткое изложение дела и блокноты линованной бумаги с ее пометками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174