– Так ты их помнишь?
– Таких мерзавцев не забудешь! Ты ж меня знаешь, – продолжает она (я на самом деле ее знаю, но точно так же она обратилась бы и к абсолютно незнакомому человеку), – стоит мне увидеть чье-нибудь лицо, и я уже никогда его не забываю. Могу с точностью до четверти дюйма сказать, какой длины были бачки у Элвиса Пресли, а ведь уже добрых лет двадцать прошло с тех пор, как мальчик был здесь, упокой Господь его душу! Любил, чтобы бифштекс подавали прожаренным до черноты, а мамалыгу всегда щедро поливал соусом. К тому же классный гитарист. Ты уже был в Грейсленде, в его усадьбе?
Я не отвечаю, да ответа и не требуется.
Я сижу у стойки единственного кафе в Мадриде и слушаю, за неимением другого выхода. Стойка сделана из белого, отполированного до блеска пластика, в него вделан старенький сатуратор для газировки, рядом со стойкой – привинченные к полу высокие табуреты, обитые хотя и выцветшей, но целой и не залитой спиртным красной материей.
Снаружи солнце жарит вовсю. Старый кондиционер, пристроенный к оконной раме, надрывно фыркает и кашляет, доказывая, что ему на самом деле грош цена, но это все же лучше, чем ничего.
Мэгги стоит, облокотившись на стойку и зажав уголком рта уже почти потухшую сигарету из пачки «Лаки страйк» – точь-в-точь, как Ида Лупино в известном своем фильме «Высоко в Сьерре». На ней фирменная майка рок-группы «Грейтфул дэд» на бретельках, потрепанные, подрезанные выше колен джинсы, домашние туфли на каблуках с открытыми розовыми пушистыми носками. Пальцы ног покрыты зеленым лаком со стальным отливом. Она и не скрывает, что ей стукнуло семьдесят, волосы умопомрачительного морковно-красного цвета, прямо по центру рассекает темно-синяя прядь, как у панка.
Она снова наливает кофе. Кроме меня, в заведении сейчас никого нет.
Я выехал из Санта-Фе рано утром, отправившись по тому же пути, что и рокеры. Четырнадцатая автострада в Нью-Мексико – неплохая дорога, давно проложенная и живописная, почтовых открыток и глянцеватых рекламных объявлений с ее видами в журналах вышло уже сверх всякой меры. Огибая тюрьму штата, она идет к югу через Мадрид, мимо Голдена в центральной части штата Колорадо с давным-давно построенной факторией, где, по всеобщему признанию, хранилась лучшая в стране коллекция ювелирных изделий из бирюзы, пока несколько лет назад владелец не умер, а его наследники не решили, что им она ни к чему, и наконец пересекается с 40-й межштатной автострадой к востоку от Альбукерке.
Кафе Мэгги – одно из тех мест, где местные жители «непременно» остановятся, но не для того, чтобы поесть, – цены там такие же, как и во всех закусочных, половину продуктов размораживают, доставая из холодильника, а чтобы послушать Мэгги, когда она, разойдясь, принимается выплескивать на слушателей поток житейских, да и философских рассуждений на самые разные темы.
– Разве они тебя не напугали? – спрашиваю я. – Хоть чуть-чуть?
– А с чего мне пугаться? – искренне удивляется она.
– А с того, что они перепугали до смерти большинство обывателей. Этим они, в частности, и промышляют.
– Ты что, шутишь? Черт побери, да эти ребята, что котики, мухи не обидят! К тому же прикатили на шикарных мотоциклах. Настоящий кайф словить можно только на «харлее», остальные ему и в подметки не годятся. У моего третьего мужа был «харлей». Вот он и гонял на нем до тех пор, пока не слетел с обрыва близ Хемес-Пуэбло. Тачка вдребезги, остались одни воспоминания! Он у меня красавец был, чертеняка! Хотя, попав в переплет, малость сдал, – добавляет она. – Весь как-то скрючился, стручок его, и тот поувял. Я на него, беднягу, смотреть не могла, всякий раз до истерики доходило. Видно, поэтому он и сбежал с какой-то бабенкой, у которой не то мать, не то отец из индейцев навахо. Ее-то, видно, устраивало, под каким углом этот стручок свисал. Хотя раньше красавец был, ничего не скажешь.
Она поправляет прическу, глядя на свое отражение в зеркале, висящем в глубине бара. Она и раньше не раз заговаривала зубы какому-нибудь не особо словоохотливому случайному автотуристу, заглянувшему к ней по чистой, в общем, случайности, с женой, без жены – все одно.
Значит, котики, думаю я, мухи не обидят. Горные львы, те тоже из породы кошачьих.
– К тому же вежливые, – добавляет она. – С прекрасными манерами. Надо отдать должное их матерям.
– А свои татуировки они тебе показывали?
– Все самые лучшие! Из тех, что можно показать и женщинам тоже, – чопорно докладывает она. – А я в ответ показала им одну или две своих! – Она снова разражается грубым хохотом. – Знаешь, на них это произвело сильное впечатление. Они еще сказали, что у меня татуировки получше, так прямо и сказали, правда. У них некоторые сделаны кустарно, тюремная работа, одно слово. А у меня все до единой выполнены профессионально, – с гордостью говорит она. – Лайл Таттл делал мне наколки в форме сердца и бабочки, когда был у нас проездом. Я отказалась кормить его, пока он не пообещал сделать татуировку. А тебе случайно не встречалась его статья? Среди татуировщиков этот парень – настоящий Рембрандт, начальник!
– Наверное, я ее пропустил, – говорю я, перелистывая свои записи. Она снова наливает мне чашку, на глазок добавляет туда сливок, чтоб было поровну, и перемешивает ложечкой. Я поднимаю голову. – Они были здесь в субботу утром. Ты в этом уверена?
– Черт побери, конечно, уверена! – возмущается Мэгги. – Я же сама это сказала. Или нет?
– Ну конечно, – поспешно поддакиваю я. Ссориться с ней ни к чему. Хотя бы потому, что из-за этого придется проторчать здесь пару лишних дней, а мне еще надо кое-куда съездить и кое с кем повидаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174