– Вне себя от ярости из-за того, что не может набить мне морду, он мотает головой. – А теперь мотай отсюда и чтоб ноги твоей больше у меня не было!
Не оглядываясь, выхожу на улицу, изо всех сил хлопнув напоследок дверью.
Прислонившись к машине, я вдруг чувствую, что меня трясет, но не от страха, а от ярости. Такие ублюдки, как он, мне нипочем, я сталкивался с десятками из них, они только глотку драть горазды. Но он открыл мне глаза на другое, и это пугает меня больше всего: выходит, штат Нью-Мексико уже свершил суд над моими подзащитными и вынес им приговор. В газетах, по телевидению, да где угодно, только об этом и говорят. Если даже сейчас и наступило относительное затишье, то с началом суда шум поднимется несусветный.
Как ни странно, хотдоги оказываются сносными, острыми на вкус. Вытирая соус с губ и размахнувшись, я швыряю обертку в фасад магазина. Оглядываясь, вижу, как он провожает меня злым взглядом, словно разъяренный барсук, брызгающий слюной у себя в норе. От этого инцидента на душе муторно, но я-то знаю, что он далеко не последний.
На улице жарко, уже совсем светло, но меня бьет озноб, по телу струится липкий пот. Заведя двигатель, я отъезжаю – домой, навстречу решениям, которые уже не терпят отлагательства.
3
Одинокий Волк листает автобиографии адвокатов, которые я принес, остальные наблюдают за ним. Духота становится невыносимой, несмотря на то что кондиционеры в комнате для встреч включены на полную мощность. Он швыряет бумаги на рабочий стол, стоящий между нами.
– Ты что, вздумал шутки шутить? Раз не смог принести нам мультфильмы для видео, то взамен решил притащить эту муру! – Я начинаю ненавидеть его холодные голубые глаза, этот парень может сидеть битый час, ни разу не моргнув.
Я молчу, напустив на себя равнодушный, спокойный вид. За последний месяц я научился сбивать с него спесь.
– Баба, мексикашка и старый пропойца, который, может, и соображать уже перестал, что к чему! Ты кого нам суешь? – орет он, что есть силы грохая по столу кулаками. Руки у него опускаются одновременно, иначе и быть не может, у него и руки, и ноги, и талия, все на месте. Схватив автобиографии, скрепленные скобками, он рвет их пополам, еще пополам, еще... – Можешь ими подтереться! – буравит он меня дьявольским взглядом своих голубых глаз.
Собрав обрывки, я выбрасываю их в корзину, стоящую позади.
– Тебе решать, – ровным голосом говорю я. Затем нарочито спокойно сую их досье в кожаный портфель ручной работы, встаю, застегиваю пуговицы на обшлагах рубашки, снимаю пиджак со спинки стула, куда его повесил. Медленно надеваю пиджак, ни на секунду не сводя с них взгляда. Взяв портфель, поворачиваюсь к двери.
– Ты куда? – спрашивает Таракан. Глаза его так и бегают от Одинокого Волка ко мне и обратно. В них мелькают тревожные огоньки. Другим тоже не по себе. На это я и рассчитывал.
– Ухожу, – сухо говорю я. – Ухожу к окружному прокурору, чтобы сказать: вы больше не хотите видеть меня своим адвокатом. Эту формальность нужно соблюдать, – объясняю им, – чтобы он мог обратиться к суду с просьбой подыскать каждому из вас подходящего поверенного.
– Какого черта... – начинает Одинокий Волк.
– Я скажу секретарше, чтобы подсчитала время, которое я отработал. Остаток аванса верну к концу недели. – И грохаю кулаком по двери, чтобы охранник меня выпустил.
– Погоди. – Мы поворачиваемся к Гусю, который, может, больше всех удивлен тем, что подал голос. – Ты что, уходишь от нас?
– Нет. Это вы даете мне отставку.
– Черта с два! – Теперь уже встает Таракан, он побагровел, родимое пятно винного цвета набухло, вены на шее вздулись. – С чего ты взял?
– Спроси лучше El Jefe, – поворачиваюсь я к Одинокому Волку, который глядит на меня так, будто съесть готов, – у него на все есть ответ.
– Черт бы тебя побрал, Александер!
– Кишка тонка, господин!
Игра пошла начистоту. В отличие от меня, крыть им нечем.
– Скажете, я не прав? Или я чего-то недопонял? – Я сыт по горло всей этой трепотней, которой не видно ни конца ни края, вроде взрослые мужики, а ведут себя, словно малые дети! Пусть их вожак зарубит себе на носу, что я сматываюсь, а если не зарубит, то до суда дело просто не дойдет!
Он улыбается мне, обаятельно улыбается, мерзавец, ничего не скажешь!
– Все о'кей. Просто нам нужны лучшие из лучших.
– Вы их и получили. – Охранник, распахнувший дверь, просовывает голову в проем. Я качаю головой, он исчезает из виду, закрывая дверь и снова запирая ее на ключ. – Для предстоящего суда, для таких, как вы, с учетом того, кто вы есть и сколько готовы заплатить, – сколько, сказать не могу, все мы смертны, – вам достались самые лучшие адвокаты!
– Без дураков? – Вид у него серьезный.
– Без дураков.
– А среди них евреи есть? – спрашивает Гусь.
– Нет. – Боже, да что творится с этими ребятами, они что, ненавидят все меньшинства, какие только есть на свете? – А в чем дело? Вы евреев тоже не жалуете?
– Нет, нет, – быстро отвечает он, – адвокаты из них хорошие. Лучший адвокат, который меня защищал, был евреем. Я хочу сказать, пусть у меня адвокат будет еврей, если можно, – жалобно договаривает он.
– И у меня тоже, – рокочет Голландец. – У них тут кое-что есть, – легонько похлопывает он себя по виску, – соображаешь, к чему клоню?
– Извините, – смеюсь я, – времени было в обрез, потому я не привел ни одного, но те, которых я подобрал, ничем не хуже. Можете поверить на слово.
– Выбора у нас нет. – Теперь уже Одинокий Волк серьезен. – Так ведь?
– Пока это дело веду я, то нет.
– Тогда ладно.
– Они за дверью, сейчас их позову. И вот еще что...
Я делаю паузу. Первым не выдерживает Голландец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174