Стоя в уголке, я следил, как постепенно храм пустеет, и одна мысль не давала мне покоя: неужели я выясню то, что терзает меня уже более года?
Рэй и Хардиман сидят на скамье в первом ряду, на складном стульчике напротив них сижу я, так что алтарь находится за спиной. Оттуда льется свет из каких-то невидимых мне альковов, льется сверху, отчего их лица похожи на вампиров, какими их показывают в фильмах немого кино. И вообще мы словно внутри огромной пещеры, продуваемой сквозняками. Я засекаю по часам начало разговора – это половина второго пополудни по времени, принятому на Восточном побережье.
– До тех пор, пока вы сами не попросите меня об обратном, все ваши слова будут считаться сказанными в неофициальном порядке, – обращаюсь я к Рэю. – Это делается для вашей же безопасности. Если я и буду делать какие-нибудь пометки, то исключительно для себя, они пригодятся в работе. Что касается властей штата, то к ним они не прикоснутся, обещаю.
Рэй кивает.
– Мне нечего скрывать.
– Даже если это так, я не хочу, чтобы на меня как на адвоката была брошена тень из-за того, что имело место процедурное нарушение. Иначе все полетит к чертям, а я не имею права сгореть из-за пустой формальности. Вы меня понимаете?
– Формальности меня не волнуют, – отвечает Рэй, бросая на Хардимана взгляд в расчете на одобрение.
– Он хочет говорить со Всевышним, – говорит Хардиман. – Сейчас он хочет только этого.
– Я должен быть совершенно искренним с Иисусом Христом, – продолжает Рэй. – Я не могу предстать перед Создателем, зная, что на моей совести убийство.
– Он должен жить в соответствии со Священным Писанием, – кивает Хардиман, – в согласии с заповедями Божьими.
– Не убий, – говорит Рэй словами библейской заповеди, сохраняя бесстрастное выражение лица.
– Согласен, – отвечаю я. – Даже если бы об этом не было сказано в Священном Писании, я все равно так бы считал. А вы?
– Он должен жить в соответствии со Священным Писанием, – снова подключается Хардиман.
Черт побери, что это значит? Может, так принято на Ближнем Востоке, где Коран в буквальном смысле слова является законом, но мы живем в Америке и здесь суды светские. Они это понимают?
– Я слышу, что вы говорите, – осторожно подбирая слова, продвигаюсь я дальше. – Но вам нужно уяснить, что предстать чистым перед Всевышним, Иисусом Христом, да перед кем угодно, и оказаться под судом Соединенных Штатов – далеко не одно и то же. У нас в стране религия не является частью системы правосудия. Я еще раз напоминаю вам об этом. Мы не можем возводить тень на плетень, сводя все к сугубо религиозному вопросу.
Они с сомнением смотрят на меня.
– Господь, возможно, и дарует вам прощение, но власти Нью-Мексико этого могут и не сделать, вот что я имею в виду.
– Кроме прощения Божьего, нам ничего не нужно, – отвечает Хардиман. – Если власти штата хотят, чтобы за это был наказан какой-то конкретный человек, что ж, пусть будет так.
– Итак, отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу, – цитирует Евангелие Рэй.
– Если исповедуем грехи наши, то Он простит их нам, – басит Хардиман.
Господи! Похоже, перед приездом мне следовало на скорую руку проштудировать Библию. Своими цитатами из Священного Писания они вгонят меня в гроб. Пока не поздно, нужно поскорее направить беседу в деловое русло. Я смотрю в упор на Скотта Рэя, взглядом пригвождая его к месту.
– Вы были в Санта-Фе? Он кивает.
– Когда вы туда приехали? За сколько дней до того, как был убит Ричард Бартлесс?
Такое впечатление, что плывешь в черной патоке. По всему телу разливается приятная истома. Но мало-помалу история того, как на самом деле все было, начинает обретать реальные контуры. И чем больше я слышу, тем больше она начинает меня захватывать.
– Я шатался туда-сюда, ничего особенно не делая, просто мотался по белу свету. Был в Мексике, Техасе, Аризоне. Где я только не был! Исколесил все эти места вдоль и поперек, словом, околачивался там то и дело. Промышлял в основном торговлей наркотиками. Работенка так себе, не деньги, а слезы, серьезным делом тут и не пахло, так что никому из больших шишек дорогу я не перебегал. Вот и занимался этим, а еще трахался, это и было, пожалуй, главным. Трахался напропалую, с любой телкой, которая позволяла сунуть ей стручок куда следует. Свеженькие, молодые телочки, чем моложе, тем лучше. Иногда заодно с дочкой трахал и ее мамашу. Старые перечницы, они это обожают. Особенно когда молодой парень. Как-то трахнул двух сестричек с мамашей. Острота ощущений такая, что даже охотник, заночевавший в долине реки Юконы с упряжкой из трех собак, и то бы позавидовал. Промышлял наркотиками, трахал баб одну за другой – словом, жил на полную катушку...
– Такое поведение было равносильно глумлению над Всевышним! – врубается Хардиман.
– Аминь! – отвечает Скотт. – Теперь я это понимаю, понимаю лучше всего на свете. Попросту говоря, такое поведение было сродни пороку.
– Прелюбодеяние вне супружеских уз – грех, – поддакивает Хардиман.
– Совершенно верно, – соглашается Скотт. – Поэтому я и дал обет безбрачия и буду хранить его до тех пор, пока не встречу на своем жизненном пути женщину, которая согласится простить такого грешника, как я, и вступить в брак.
Он произносит всю эту тираду с совершенно непроницаемым видом. Если он действительно верит в то, что говорит, это еще больше осложняет дело.
Внезапно откуда-то сзади появляется Ивлин Декейтур, возникает тихо и подходит почти вплотную к нам, прежде чем я замечаю ее. С ней еще женщина, она тоже была на возвышении и танцевала со змеями. У них подносы с чашками для кофе и сдобными булочками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174