Он, действительно, прочитал все, что она написала, потому что она опубликовала все, что написала. К тому же, его наброски сидели уныло и безжизненно в его дневниках, убранные туда, где никто не может увидеть их.
Имело ли значение то, что написал человек, если никто никогда не читал этого? Будет ли иметь значение, если эти слова будут услышаны?
Он никогда не рассматривал возможности опубликовать свои дневники, пока Пенелопа не предложила это, несколькими неделями ранее; сейчас эта мысль обжигала его день и ночь (естественно, когда он не обжигался от прикосновения к обнаженной Пенелопе ночью в их постели). Но его преследовал сильный страх. А что если никто не захочет опубликовать его работы? Что если, кто-то, возможно, издаст их, но лишь потому, что Колин принадлежит к богатой и могущественной семье? Колин хотел, больше всего на свете, быть известным человеком, известным за свои успехи в жизни, а не из-за своего имени или богатства, или даже своей улыбки и обаяния.
И затем открылась самая страшная перспектива: Что если его записи опубликуют, но они никому не понравятся? Как он сможет взглянуть самому себе в глаза? Как он будет жить после такого провала?
Или, было хуже оставаться тем, кем он был сейчас: трусом?
* * *
Позже тем самым вечером, после того, как Пенелопа, наконец, вылезла из своего кресла и выпила чашку укрепляющего чая, бесцельно походила по спальне, и, в конце концов, устроилась на кровати на подушках с какой-то книгой в руках, которую она никак не могла себя заставить почитать, именно в этот момент появился Колин.
Первое время, он ничего не говорил, просто стоял и, улыбаясь, смотрел на нее, причем он улыбался не своей обычной улыбкой — такой, которая, словно освещает его изнутри и заставляет улыбаться в ответ.
Это была маленькая робкая улыбка. Извиняющаяся улыбка.
Пенелопа отложила свою книгу в сторонку, и перевернулась на живот.
— Можно? — спросил Колин, направляясь к свободному месту, рядом с ней.
Пенелопа резво отодвинулась вправо.
— Конечно, — пробормотала она, кладя книгу на ночной столик, стоящий рядом с кроватью.
— Я отметил, несколько моих путешествий, — проговорил он, держа в руке дневник, и устраиваясь рядом с ней на кровати. — Если хочешь, можешь прочитать их, и — тут он прочистил горло — высказать свое мнение, которое было бы — он вздохнул. — Было бы приемлемым.
Пенелопа посмотрела на книгу в его руке, в переплете элегантного малинового цвета, затем она посмотрела на него. Его лицо было серьезным, глаза мрачными, и хотя он сидел абсолютно неподвижно — никакого дерганья или волнения — она поняла, что он очень сильно нервничает.
Нервничает. Колин. Это казалось самой странной вещью, которую можно было вообразить.
— Я буду честной, — произнесла она мягко, и мягко вытащила книгу у него из пальцев
Она заметила, что некоторые страницы были заложены ленточками, и с величайшей осторожностью, она открыла одну из таких страниц.
14 марта 1819 года.
Вся горная местность была странного коричневого цвета.
— Это было, когда я навещал Франческу в Шотландии, — прервал он ее чтение.
Пенелопа посмотрела на него со снисходительной улыбкой, словно нежно выговаривая за его вмешательство.
— Прости, — пробормотал он.
Кто-то может подумать, по крайней мере, если этот кто-то из Англии, то он может подумать, что холмы и долины должны быть богатого изумрудного оттенка зеленого цвета. Ведь Шотландия находится, в конце концов, на том же самом острове, и страдает от тех же самых дождей, которые являются бичом Англии.
Мне сказали, что эти необычные бежевые холмы называются плоскогорьями, они почти полностью лишены растительности, коричневы и пустынны. И все же они приводят душу в смятение.
— Это было, когда я уже довольно высоко поднялся, — объяснил он. — Когда ты находишься в низине, или недалеко от озера, там все по-другому.
Пенелопа повернулась, и снова одарила его тем же самым взглядом.
— Прости, — пробормотал он снова.
— Может быть, тебе будет удобнее, если ты не будет заглядывать мне через плечо? — предложила она.
Он моргнул от удивления.
— Я думаю, ты все это уже читал, — проговорила Пенелопа.
В ответ на его непонимающий взгляд, она добавила:
— Таким образом, тебе нет необходимости читать снова, — она подождала его реакции, и не дождалась ничего. — Таким образом, тебе нет необходимости заглядывать мне через плечо, — закончила она.
— О, — он отодвинулся на дюйм, — Прости.
Пенелопа подозрительно посмотрела на него.
— Колин, слезай с кровати.
Выглядя чересчур строго и беспочвенно наказанным, Колин встал с кровати, и плюхнулся в кресло в дальнем углу комнаты. Он скрестил руки и начал выбивать ногой чечетку в сумасшедшем танце нетерпения.
Топ топ топ. Тип топ тип топ.
— Колин!
Он посмотрел на нее с искренним удивлением. — Что?
— Прекрати стучать своей ногой!
Он посмотрел вниз так, словно его нога была посторонним объектом.
— Разве я стучал ею?
— Да!
— О, — он напряг скрещенные руки, — Прости.
Пенелопа снова сосредоточилась на чтение дневника.
Тип топ.
Пенелопа резко вздернула голову.
— Колин!!!
Он твердо поставил ногу на ковер.
— Я не могу ничего с собой поделать. Даже не осознаю, что я делаю это.
Он распрямил руки, и положил их на подлокотники кресла, но он совсем не выглядел расслабленным, его пальцы на обеих руках были напряжены и сжимали ткань кресла.
Она несколько секунд смотрела на него, ожидая, будет ли он способен сдержать себя.
— Я не сделаю этого снова, — заверил он ее, — Обещаю.
Она кинула на него последний оценивающий взгляд, затем вернулась к словам, лежащим перед ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117