И это было самой проклятой вещью, правда, он не был уверен почему. Отчаянно грызущее чувство — было чувством вины? Потому что он не должен был ее целовать? Потому что ему не должно было это понравиться?
— Колин, — сказала она, — Не злись на самого себя.
— Я не злюсь, — резко ответил он.
— Я попросила тебя поцеловать меня. Я фактически вынудила тебя —
Это, был безошибочный способ заставить мужчину почувствовать себя мужчиной.
— Ты не вынуждала меня, — рявкнул он.
— Нет, но —
— Ради Бога, Пенелопа, хватит!
Широко открыв глаза, она отодвинулась от него. — Прости, — прошептала она.
Он посмотрел вниз на собственные руки. Они дрожали. Он мучительно прикрыл глаза.
Почему, ну почему, он чувствовал себя такой задницей?
— Пенелопа …, — начал он.
— Нет, все в порядке, — быстро сказала он, — Ты не должен ничего говорить.
— Нет, я должен.
— Я хочу, чтобы ты ничего не говорил.
Сейчас она выглядела спокойно и с чувством собственного достоинства. Что заставило его почувствовать себя еще хуже. Она стояла перед ним, скромно сложив руки на груди, и опустив глаза на пол.
Она, должно быть, думала, что он поцеловал ее из жалости.
А он был подлецом, потому что небольшая его часть хотела, чтобы она так думала. Поскольку, если она так думала, то, возможно, он бы смог убедить себя, что это правда, и им двигала лишь жалость и ничего больше.
— Я должен уйти, — сказал он тихо, но его голос прозвучал необычайно громко в тишине комнаты.
Она не пыталась остановить его. Он направился к двери.
— Я должен уйти, — сказал он снова, хотя ноги его напрочь отказывались двигаться.
Она кивнула.
— Я не, — начал он говорить, затем, словно испугавшись слов, слетевших с языка, замолчал, резко повернулся и направился к двери.
Но Пенелопа, конечно, окликнула его — она не могла его не окликнуть — Ты не что?
А он не знал, что ей сказать, поскольку то, что он начал говорить, было: “Я не целовал тебя из жалости”.
Если он хотел, чтобы она знала это, если он хотел убедить себя в этом, это могло значить лишь то, что ему необходимо было ее хорошее мнение о нем, что могло означать, лишь одно —
— Я должен идти, — выпалил он, совсем отчаявшись, и думая, что лишь немедленный уход от нее, был единственным способом прервать его мысли, бегущие по такой опасной дорожке.
Он сократил расстояние до двери, немного задержался у нее, словно ожидая, что она что-нибудь скажет, позовет его, что-нибудь сделает.
Но она ничего не сделала.
И он ушел.
И он еще никогда не испытывал к себе такого огромного отвращения.
Колин был в крайне плохом настроении, когда вернулся домой, и обнаружил лакея с запиской от матери с просьбой навестить ее. К тому же, он еще не пришел в себя, после посещения Пенелопы.
Проклятье! Кажется, она снова будет строить свои планы, и будет докучать ему с просьбами жениться. Обычно все такие ее записки, в итоге, заканчивались разговорами о женитьбе. А сейчас, он был совсем не в том настроение, чтобы спокойно говорить с матерью на эту тему.
Но она была его матерью. И он любил ее. А это означало, что он не может ее игнорировать. Таким образом, ворча и проклиная все на свете, он скинул ботинки и пальто и зашел к себе в кабинет.
Он жил в Блюмсбари, не в самой фешенебельной части города, по мнению аристократии, хотя Бедфорд-сквер, где он заключил арендный договор на небольшой элегантный домик с террасой, была местом довольно высококлассным и респектабельным.
Колину даже нравилось жить в Блюмсбари, где его соседями были доктора, адвокаты и ученые, люди, которые занимались своим делом, а не посещали бал за балом. Он не был готов пустить в оборот свое наследство и стать торговцем — в конце концов, довольно неплохо было носить имя Бриджертон — но что-то стимулирующее было в наблюдении за жизнью работающих людей: торговцев, ежедневно говорящих о своем деле; адвокатов, направляющихся на восток, к зданию главного суда; докторов, идущих на север в Портленд плэйс.
Было бы достаточно просто проехать в экипаже через город, он совсем недавно вернулся в конюшни, после визита Колина к Физеренгтонам.
Но Колин чувствовал потребность в свежем воздухе, не говоря о сильном желании, выбрать самый долгий способ добраться до дому Номер Пять.
Если уж его мать намеривалась прочитать ему еще одну лекцию о преимуществах и достоинствах брака, сопровождаемую долгими описаниями каждой приемлемой мисс в Лондоне, пусть тогда, черт подери, подождет его подольше.
Колин прикрыл глаза и простонал. Его настроение было хуже, чем он предполагал, если он осмелился ругаться на мать, к которой он (да и вообще, все Бриджертоны) чувствовал самое глубокое уважение и привязанность.
Это была вина Пенелопы.
Нет, это была вина Элоизы, подумал он, стиснув зубы. Лучше обвинить ее.
Нет — он резко опустился в кресло, за письменным столом, и простонал — это его вина.
Раз он в плохом настроении, раз он хочет свернуть чью-нибудь шею — это была полностью его вина и виноват в этом лишь он один.
Он не должен был целовать Пенелопу. Это не означало, что он не хотел ее поцеловать, даже не осознавая это, задолго до того, как она упомянула о поцелуе.
И все же, он не должен был целовать ее. Хотя, когда он толком об этом поразмыслил, он так и не понял, почему он не должен был целовать ее.
Он встал, подошел к окну, и, опустив голову, коснулся лбом стекла. Бедфорд-сквер был тих и спокоен, лишь несколько мужчин прогуливались по тротуару
Они выглядели, как рабочие, возможно, это именно они работают на строительстве нового музея, которые строится на востоке (Поэтому Колин выбрал себе дом в западной части, строительство обещало быть довольно шумным).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117