Но туда собиралась пойти сегодня вечером Пенелопа, а это подразумевало, что Колину придется быть там.
Глава 7
Колин Бриджертон имел впечатляющую по размерам стайку молодых леди, собравшихся вокруг него на ежегодном музыкальном вечере Смитти-Смит в среду, раболепствующих ему по поводу его раненой руки.
Ваш автор не знает, как была получена рана — фактически, мистер Бриджертон был чересчур раздражающе молчалив об этом. Говоря о раздражениях, рассматриваемый мужчина казался скорее раздраженным оказываемым ему вниманием и почестями. Ваш автор слышал, как он говорил своему брату Энтони, что желал бы поскорее покинуть это … (непроизносимое и непечатное слово) и поскорее уехать домой.
Светская хроника Леди Уислдаун, 16 апреля 1824
Почему, почему, почему она сама по собственному желанию делала это?
Год за годом приходил посыльный с приглашением, и год за годом Пенелопа клялась себе, что она никогда, пусть Господь будет ей свидетелем, не посетит еще одного музыкального вечера Смитти-Смит.
И год за годом, она обнаруживала себя, сидящей в музыкальном зале у Смитти-Смит, отчаянно пытаясь не съеживаться (по крайней мере, не слишком явно), поскольку последнее поколение девочек Смитти-Смит безжалостно убивало бедного Моцарта в музыкальном исполнении.
Это было болезненно. Ужасно, ужасно, ужасно болезненно. Фактически, не было другого способа описать это.
Больше всего озадачивало Пенелопу то, что казалось, она всегда попадает на первый ряд, или довольно близко к нему, что было очень болезненно и мучительно. И не только для ушей. Каждые несколько лет, была, по крайней мере, одна девочка Смитти-Смит, которая понимала, что она принимала участие в преступлении против законов музыки. В то время, как остальные девушки играли с энтузиазмом на своих скрипках и пианино, у одной девушки было странное страдальческое выражение лица, которое Пенелопа знала очень хорошо.
Это было лицо, обладательница которого хотела бы оказаться где-нибудь еще, в другом месте, но только не здесь. Это можно пытаться скрыть, но это всегда выходит в уголках рта, которые сильно напряжены. И конечно это было видно в глазах, если хорошо присмотреться.
Лишь небеса знали, сколько раз такое же выражение появлялось на лице Пенелопы. Возможно, поэтому она не могла остаться дома, во время этих вечеров Смитти-Смит.
Кто-то должен ободряюще улыбаться, и притворяться, что наслаждается музыкой. Кроме того, это, так или иначе, случалось лишь один раз в год.
Однако никто не мог не подумать о том, что было бы довольно удачно сделать осторожные затычки для ушей.
Квартет девушек заиграл разминку со все более возрастающим пылом — беспорядок противоречащих нот и гамм обещал лишь еще больше ухудшиться, когда они начинали играть всерьез. К опасению ее сестры Фелиции, Пенелопа заняла место в середине второго ряда.
— Здесь есть два превосходных места на краю последнего ряда, — прошипела Фелиция ей в ухо.
— Уже слишком поздно менять места, — ответила Пенелопа, усаживаясь на стуле, не намного лучшем, чем музыка в этом доме.
— Господи, помоги мне, — простонала Фелиция.
Пенелопа достала свою программку и начала ее пролистывать.
— Если бы мы не сели здесь, кто-нибудь другой мог сесть, — сказала она.
— Это было мое заветное желание!
Пенелопа наклонилась так, что только ее сестра могла слышать ее шепот:
— На нас можно рассчитывать, что мы будет вежливо улыбаться. Представь себе, ели бы кто-нибудь, подобный Крессиде Туомбли сядет здесь, и будет хихикать, и насмехаться все представление.
— Я не думаю, что Крессида Туомбли может оказаться здесь.
Пенелопа проигнорировала ее заявление.
— Последнее, что им нужно, так это, чтобы кто-либо здесь уселся, прямо перед ними, и делал недобрые и язвительные замечания. Бедные девочки точно будут сильно уязвлены.
— Они все равно будут уязвлены, так или иначе, — проворчала Фелиция.
— Нет, они не будут, — сказала Пенелопа, — По крайней мере, вон та, вон та, и вон та не будут уязвлены, — проговорила она, указывая на две скрипки и фортепиано, — Но вон та, девушка, — она осторожно показала на девушку, сидящую с виолончелью, — уже несчастна. Самое малое, что мы можем для них сделать, так это не позволить кому-нибудь ехидному и жестокому сесть здесь.
— Ну, она все равно будет распотрошена на этой неделе леди Уислдаун, — проговорила Фелиция.
Пенелопа открыла рот, чтобы что-нибудь сказать в ответ, но в это мгновение осознала, что человеком, который только что уселся рядом с ней с другой стороны, была Элоиза.
— Элоиза, — сказала Пенелопа с очевидным восхищением, — Я думала, ты планировала остаться дома.
Элоиза состроила гримаску, ее кожа явно побледнела и немного позеленела. — Я не могу объяснить, но, кажется, я не могу убраться от сюда. Это похоже на дорожное происшествие. Ты просто не можешь не смотреть.
— Или слушать, — сказала Фелиция, — В зависимости от обстоятельств.
Пенелопа улыбнулась. Она не могла ничем помочь.
— Я слышала, вы говорил о леди Уислдаун, когда я пришла? — спросила Элоиза.
— Я говорила Пенелопе, — пояснила Фелиция, наклоняясь довольно неизящно через свою сестру, чтобы поговорить с Элоизой, — Что эти девушки буду выпотрошены леди Уислдаун на этой неделе.
— Я не знаю, — глубокомысленно произнесла Элоиза, — Она не издевается каждый год над бедными девочками Смитти-Смит. Я не знаю почему.
— Зато я знаю почему, — фыркнул голос сзади.
Элоиза, Пенелопа и Фелиция развернулись, как по команде, на своих местах, затем резко отпрянули назад, поскольку трость леди Данбери появилась в опасной близости от их лиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117