Он тихо проскользнул в церковь, стараясь ступать как можно тише.
Пенелопа шла по проходу, ее левая руку взмахивала после каждого ряда скамеек, словно она …
Считала?
Колин нахмурился. Пенелопа выбрала скамью, затем стремглав побежала к ее середине. Она на мгновенье села, затем достала ридикюль и вытащила из него конверт. Она завертела головой во все стороны, как девочка-подросток, сначала налево, затем направо, и Колину удалось увидеть выражение ее лица, ее карие глаза, осматривающие церковь, чтобы не было лишних людей. Он был скрыт от ее взглядов в задней части комнаты, находясь в полутьме и фактически прижимаясь к стене. К тому же она не повернула голову назад, а он был почти прямо у нее за спиной.
Библия и молитвенник были вытащены из небольшого кармашка, расположенного, в задней части скамьи, и Колин заметил, как Пенелопа тайно кладет конверт в один из таких кармашков. После этого она встала и направилась к выходу.
И тогда Колин сделал свой первый шаг.
Выступая из тени, он целеустремленно шагал к ней, испытывая мрачное удовлетворение от ужаса, появившегося на ее лице, когда она увидела его.
— Кол … Кол…— задыхалась она.
— Должно быть, ты хотела сказать, Колин, — произнес он, медленно растягивая слова, и схватив ее за руку, чуть выше локтя.
Его прикосновение было легким, но хватка твердой, и не было никакого способа для нее вырваться, и сбежать от сюда.
Умная девочка, которой она была, даже не пыталась. Но умная девочка, которой она была, попыталась сыграть в невинность.
— Колин! — наконец, сумела выговорить она. — Что … что…
— Сюрприз?
Она сглотнула. — Д-да.
— Я просто уверен в этом.
Ее глаза смотрели на него, на двери, на него, опять на двери, но она ни разу не посмотрела на скамью, куда она спрятала свой конверт.
— Я-я … Я никогда не видела тебя здесь прежде.
— Я никогда здесь не был.
Пенелопа несколько раз открыла и закрыла рот, прежде чем, наконец, сказала:
— Это довольно подходяще, что ты зашел сюда, фактически, потому что, ну … гм-м…ты знаешь историю церкви Святой Невесты?
Он приподнял бровь.
— Это там, где мы сейчас находимся?
Пенелопа явно пыталась улыбнуться, но в результате у нее получился довольно дурацкий вид с чуть приоткрытым ртом.
В обычных условиях, это развлекло бы его, но он все еще был сильно рассержен на нее за то, что она приехала сюда самостоятельно, не заботясь о собственной безопасности и благосостоянии.
Но больше всего, он был разъярен из-за того, что у нее есть своя тайна.
Не совсем из-за того, что она скрыла от него свою тайну. Тайны для того и предназначены, чтобы их скрывать, и он не мог обвинить ее из-за этого. Ненормальным было то, что он абсолютно не мог признать тот факт, что она могла иметь собственную тайну.
Она была Пенелопой. Она читалась, как открытая книга.
Он знал ее. Он почти всю жизнь знал ее.
А теперь, оказывается, что он вообще ее не знал.
— Да, — в конце концов, ответила она. — Знаешь, это одна из церквей Урена, одна из тех, что он сделал после Большого пожара, они построены в Лондонском Сити, а эта — моя любимая. Мне так нравиться ее шпиль. Тебе не кажется, что он похож на свадебный пирог?
(father Christopher Wren (отец Кристофер Урен) — После Большого лондонского пожара Кристофер Урен переделал 50 церквей, включая церковь святого Павла, святого Михаила и святой Невесты. Он — автор проектов Королевской биржи и Букингемского дворца. — прим. переводчика)
Она была слишком болтлива. Всегда странно, когда кто-то так беспрерывно лепетал, как она. Это подразумевало, что она пытается что-то скрыть. Понятно было, что Пенелопа пытается что-то скрыть, но высокая скорость ее слов, говорила о том, что ее тайна чрезвычайно важная.
Он уставился на нее в течение долгого времени, чтобы помучить ее, затем резко спросил:
— Ты думаешь, именно поэтому я здесь?
Ее лицо пошло пятнами.
— …свадебный пирог, — попыталась продолжить она.
— О! — взвизгнула она, щеки ее заполыхали, — Нет! Нет-нет! Это просто… Я хотела сказать, что это церковь для писателей. И издателей. Я так думаю. Насчет издателей, это так.
Она пыталась выкрутиться, и она знала, что она неудачно пытается выкрутиться. Он видел это в ее глазах, ее взволнованных жестах, в тот момент, когда она говорила.
Но она все же пыталась, продолжала пытаться поддерживать свою отговорку, но он лишь сардонически смотрел на нее, так, что она продолжала:
— И я уверена, писателей, тоже.
И затем, неожиданно торжествующе просияв, правда затем она разрушила все впечатление, судорожно сглотнув, она закричала:
— Ты писатель!
— Ты говоришь, это моя церковь?
— Э…— она бросила взгляд налево. — Да.
— Отлично!
Она сглотнула.
— Что?
— О, да, — медленно сказал он, намериваясь испугать ее.
Ее глаза снова дернулись в левую сторону … прямо к той скамье, где она спрятала свою корреспонденцию. Она так хорошо до сих пор избегала взгляда в сторону инкриминирующего свидетельства, что он почти гордился ею.
— Моя церковь, — повторил он, — Что за милое понятие.
Ее глаза стали круглыми, и в них появился страх.
— Я боюсь, не понимаю тебя.
Он с задумчивым видом, почесал себе подбородок.
— Я полагаю, я хотел бы попробовать, что, значит, быть молящимся.
— Молящимся? — пискнула она, — Ты.
— О, да.
— Я … ну…хорошо…Я…Я…
— Да? — спросил он, начиная наслаждаться этим представлением. Он никогда не был сердитым и серьезным типом. Он даже не знал, что теряет от этого. Было что-то довольно приятное в создание и созерцании ее поеживания и ерзанья.
— Пенелопа? — продолжил он, — Ты ничего не хочешь мне сказать?
Она сглотнула, испуганно глядя на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117