Политическая система включает осо-
101
бое поле власти, сообщающее направленность действию политических
акторов. "Политический режим характеризуется единой матрицей, со-
общающей разнообразнейшим политическим действиям и инициативам
один общий смысл: все они рассматриваются как наделенные авторите-
том — формальной или неформальной способностью добиваться повино-
вения, а значит, — предсказуемости человеческого поведения"1.
Власть есть такое отношение между А и Б, при котором А убежден
в своем праве и способности ожидать от Б повиновения, а Б, в свою
очередь, не сомневается ни в праве А повелевать, ни в своем долге по-
виноваться. Секрет в том, что соответствующую систему ожиданий
нельзя обеспечить чисто институциональным образом, создавая разветв-
ленную сеть инструкций и предписаний. Во-первых, в инструкциях не-
возможно предусмотреть нестандартные ситуации, всегда возможные в
будущем, а во-вторых, инструкции отличаются принципиальной непол-
нотой: исполнителю всегда приходится в ответ на нюансы и повороты
дела идти на риск собственной интерпретации.
Следовательно, политическая система - это не только вещество ин-
ститутов, но и поле регулируемых ожиданий, установок, идентифика-
ций, обеспечивающих готовность к руководству и повиновению.
Не случайно авторы постструктурального направления (они же -
постмодернисты), в частности Пьер Бурдье, разрабатывают "принцип
дополнительности" в политологии: сочетание описания политических
явлений на языке теории поля наряду с их описанием на обычном языке
институциональной теории2.
Так вот, сбой, послуживший началом перехода от модернизационной
парадигмы к постмодернистской, произошел как раз в области полити-
ческого поля. Оно почему-то перестало излучать напряжение, обеспе-
чивающее как субъективную готовность к властвованию, так и готов-
ность к повиновению.
В поле создался вакуум смысла. Не случайно Бурдье подчеркивает:
"Агенты, стоящие в подчиненной позиции в социальном пространстве,
занимают ее также и в поле производства символической продукции..."3
Катастрофа в системе политического управления наступает тогда,
когда в поле производства символической продукции власть теряет ини-
циативу: спасительную уверенность, что за ее командными акциями
стоят высшие символические сущности: историческая закономерность
или высшая социальная справедливость.
* Easton D. Analyse du systeme politique. P., 182.
тики.
102
2 См.: Бурдье П. Социология политики. М., 1993.
3 Там же. С. 80.
Постмодернистская ситуация, собственно, и означает, что классиче-
ская презумпция, заставляющая рассматривать власть как превращен-
ную форму той или иной "высшей необходимости", больше никого не
убеждает: ни самих властвующих, ни подвластных. И в России (как и в
других странах бывшего "социалистического лагеря"), где соответст-
вующие претензии власти были выражены в неумеренной форме месси-
анского бахвальства, реакция постмодернистского типа сегодня прояв-
ляется значительно резче, чем на Западе. Как пишет З.Бауман,
"неудивительно, что, больно обжегшись на молоке, мы дуем и на воду,
с подозрением глядим на планы райских садоводов, отворачиваемся со
смесью отвращения и страха от самозванных социальных инженеров и
ищем, куда бы скрыться, заслышав клич "дайте мне власть, и я вас
устрою!" Не то или иное государство потеряло авторитет, но государст-
во как таковое, власть как таковая, а главное, потерял силу любимый
призыв всякого государства с инженерными претензиями: терпеть сего-
дня во имя счастливого будущего"1.
И властвующие и подвластные оказались в непривычной ситуации
смыслового вакуума в поле власти. Власть открывает для себя истину,
которую считает своей тайной и глубоко прячет (вчера - от себя самой,
сегодня - от посторонних). Истина эта касается того, что за нею, вла-
стью, не стоит никакая высшая социальная, историческая и нравствен-
ная целесообразность, и что представляет и защищает она лишь свои
собственные интересы - корпоративные интересы тех, кто устроился во
власти и сполна использует ее во имя своих частных интересов.
Эта истина "приватизированной власти" лишь кажется эзотериче-
ской тем, кто наверху. На самом деле она давно уже стала общим дос-
тоянием. Потому-то и происходят роковые сбои в механизме власти.
Прежде, когда власть была легитимирована в символическом поле
"высших смыслов", ей повиновались, молча полагая при этом, что под-
чиняются чему-то большему, стоящему за ней.
Теперь же каждый исполнитель, получив предписание, терзает себя
вопросом: а во имя чего я должен это делать и чем я хуже тех, кто мне
предписывает исполнительскую роль, оставляя себе привилегию повеле-
вать или уклоняться? Если исполнители без конца задаются подобным
вопросом, их исполнительская энергия и воля резко слабеют, а вместе с
этим катастрофически слабеют возможности власти действительно
управлять людьми и событиями.
Дело в том, что во всех звеньях власти, оказавшейся вне поля сим-
волических значений или высших смыслов, начинает действовать тен-
денция "приватизации" властных возможностей. Например, генерал,
1 Бауман 3. Спор о постмодернизме // Социологический журнал. 1994. № 4.
С. 74.
103
получивший приказ организовать операцию "по восстановлению кон-
ституционного порядка" в регионе X, в первую очередь задается вопро-
сом: "А что он, генерал, лично будет с этого иметь?", так как изначаль-
но предполагается, что и сама верховная власть издала соответствую-
щий приказ в каких-то своих приватных целях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186