Судя по многим признакам, сегодня затевается новый колоссальный
эксперимент с нашим евразийским пространством. Соревнуются сто-
ронники передачи его западному, мусульманскому и тихоокеанскому
миру. Словом, многие ведут себя так, будто России как субъекта, на
протяжении тысячелетия организующего это пространство в системно-
цивилизационную целостность, больше не существует. Народу настой-
чиво внушают, что его культурные ценности - дурного свойства, и слу-
жат помехой прогрессу и процветанию. Поэтому необходимо отказаться
от них, как и от самого статуса самостоятельного исторического субъ-
екта, и образовать мозаику инновационных групп - диаспору Прогресса.
Любители такого экспериментирования с историей никак не могут ус-
воить, что в истории нет высших гарантий в виде "непреложных зако-
номерностей восходящего развития". Ее гарантии иного свойства: чем
более целостным, скрепленным традицией, нормами и идеалами являет-
ся народ, тем более преемственной и предсказуемой будет его история.
Идентичность народа является гештальтом - целостным образом, на-
кладывающимся на историческое время и формирующим из разнообраз-
ных событий и обстоятельств единую смысловую картину. Чем слабее
национальная и цивилизационная идентичность, тем выше вероятность
фрагментации истории, превращение ее в мозаику бессвязанных и не-
предсказуемых событий.
Словом, проблему смысла истории из ведения безымянного Прогрес-
са пора передать в ведение народов - самостоятельных субъектов исто-
рии, сообщающих ей разнообразие и творческий характер. Это не озна-
чает, что единая мировая история вообще исчезает. Но она отныне вы-
ступает не в качестве запрограммированного результата безликого Про-
гресса или итога цивилизаторской миссии Запада. Она постигается как
результат творческого диалога мировых культур и цивилизаций.
Настоящий диалог есть творчество равных — носителей разного, но
при этом равновеликого, равноценного опыта. Это "демократизация"
истории, как и всякая демократизация, имеет своей предпосылкой эпи-
стемологическую скромность исторического разума. Если же, напротив,
существуют авангарды, которым дано "прозревать" конец истории, ее
высший финальный смысл, то им дано и высшее право вершить судьбы
268
народов. Ведь они лучше знают подлинные интересы народов, чем сами
народы, непросветленные относительно конечных целей истории. Если
в роли такого авангарда выступает "партия нового типа", то она вправе
не считаться с волей избирателей и вопреки им оставаться у власти,
ведя общество в заранее заданную точку истории. Бели в этой же роли
выступает "цивилизация нового типа" (а именно такой считает себя за-
падная цивилизация), то она также имеет право вестернизировать другие
народы, не ведающие своего блага и противящиеся по неведению.
Лишь предположив, что история является незапрограммированной -
открытой для разнообразного творчества, что ее богатство питается на-
личием множества мировых культур, мы приблизимся к демократиче-
скому идеалу исторического плюрализма, связанного с многообразием
цивилизаций и их ценностным равноправием.
Глава П.
ЯЗЫК ПОЛИТОЛОГИИ И УСКОЛЬЗАЮЩАЯ
РЕАЛЬНОСТЬ
Сегодня мы все поражаемся непредсказуемости политического про-
цесса в России: любые начинания основных политических акторов не-
изменно вызывают "эффект бумеранга", лишь усугубляя общий кризис.
Аналитики могли бы при этом ссылаться на невосприимчивость практи-
ческих деяний к рекомендациям политической теории, если бы сама
теория не демонстрировала столь же удручающую беспомощность по-
нимания и прогнозирования.
Вероятно, здесь стоит разделить познавательную ситуацию, касаю-
щуюся политической науки как таковой, с одной стороны, и ситуацию,
складывающуюся в России, - с другой. Везде политическая история
ведет себя как игрок, в запасе у которого бесконечное число ходов:
рано или поздно возникает ситуация, когда данному политическому ак-
тору оказывается нечем ответить на вызов, тогда его сменяют другие.
Словом, история, для того чтобы длиться и развиваться, должна превы-
шать стратегические возможности тех или иных политических субъек-
тов и обслуживающей их науки. Всякий дискурс посягает на свободу и
открытость истории и потому в принципе не может не быть ограничен-
ным. Правда, это положение не снимает одного парадокса: почему в
современных интеллектуализированных и сциентизированых обществах
результаты политических акций оказываются более неожиданными, чем
когда-либо прежде. Объяснение этого может быть дано либо в линейной
перспективе - ссылкой на то, что каждая новая ступень развития повы-
шает сложность общественно-политического процесса, либо в циклич-
269
ной - посредством ссыпки на переходный и потому особо нестабильный 1
характер нашей эпохи. я
Парадокс нашего объяснения современного эпистемологического Я
кризиса связан с инверсией известной формулы Ф.Бэкона "знание есть Ш
власть". Английский философ имел в виду, что, познавая мир, мы ум- I
ножаем свою власть над ним. Справедливо и обратное: получая власть I
над тем или иным объектом, мы делаем его "более познаваемым", пред- I
сказуемым для нас. Ясно, что при этом мы подавляем свободное много- |
образие объекта: наша власть выступает как редукционистская деятель- I
ность, как процедура упрощения подвластного нам мира. Наша гипотеза 1
относительно источника современной "эпистемологической растерянно- |
сти" состоит, таким образом, в следующем:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186