Она обошла стол и села против Друзя.— Передайте все же мой стакан. Вы ведь на мое место сели.
На такой подвиг Друзь кое-как отважился, но лишь после того, как заметил, что и мать посмеивается.
Впрочем, Марфа Алексеевна попыталась выручить сына:
~ — Ты, верно, голоден?
— А? — не сразу понял ее Друзь.— Н-нет..,
Тогда мать проворчала:
— Снова целый день, конечно, не ел.
И отправилась в кухню.
Мало-помалу Друзь справился со своей растерянностью. Но не успокоился, а разозлился на себя.
Черт знает, что такое... Вчера, когда телефонная трубка говорила голосом Татьяны Федоровны, он так и не сообразил, как ему быть. А сегодня того хуже: язык присох к зубам... Ну, пришла — и пришла. В конце концов, кто она ему? Никто. Здравствуйте ц прощайте.
Друзь заставил себя поднять голову.
Насмешливая — или дразнящая? — улыбка с ее лица не исчезла. Ну и пусть. И все-таки, бог знает сколько с ней не встречаясь, нежданно-негаданно увидеть ее у себя — ей-богу, это здорово!
Но совсем не легко было выжать из себя:
•— Чем я заслужил честь...
— А я еще вчера сказала.
Небывало напряженный был день сегодня. Но вчерашнее Друзь отлично помнит!
•— А-а, шлифовать на мне свое остроумие.
<— Да. И подоспело кое-что поважнее.
— Як вашим услугам.
Кажется, с ролью гостеприимного хозяина Друзь в
конце концов начал справляться. Вот только на языке вертятся самые скучные почему-то слова...
Тем временем Марфа Алексеевна положила перед сыном нож и вилку, поставила тарелку, и от вкусного запаха Друзь почувствовал такой голод... Он героически отодвинул тарелку; как может мать думать о еде, когда у них такая невероятная гостья1 Все-таки тарелка снова очутилась перед ним — ее возвратила рука Татьяны Федоровны.
Друзь послушно склонился над едой.
Когда он утолил первый голод, гостья спросила без улыбки:
— Что произошло между моим отцом и вами?
— Ничего.
Друзь ответил искренне. А у Татьяны Федоровны сердито зашевелились брови.
Очень красивые глаза у Жени Жовнир. Красивые и бездонные. Но заглянешь и неизвестно почему думаешь: они всегда одинаковы. А как часто меняется выражение этих глаз! Лишь одно мгновенье промелькнуло, а они совсем уже иные, и столько в них непонятного...
Гостья сказала:
— Сергей Антонович, сегодня мне не до шуток. Я хочу знать, как вам удалось подчинить моего отца.
Журналистка обязана находить совершенно точные выражения. И она знает: Друзь никогда и никого не подчинял и подчинять не будет. Действительно, утром Федор Ипполитович немного покапризничал — с кем этого не бывает? Но чтобы Друзьям командовал? Если Татьяна Федоровна и ее брат так думают, общего языка с Друзем им не найти.
— Вы это серьезно?
Резким движением руки Татьяна Федоровна заложила за ухо прядь непокорных волос, щекотавших ей щеку, В искренность Друзя она не верила.
— Странно... Игорь так картинно рассказал об этом. Отец не хотел идти к тяжелобольному, а вы заставили его чуть ли не побежать. Он готов был принять подсказку Евецкого... Я знаю, что подсказывает ему эта лиса. Самойло сразу увидел, что больного надо оперировать, но ручаться за успех операции нельзя. Значит, пусть оперирует Друзь... Не притворяйтесь изумленными Самойло Евсеевича в знаете лучше меняМ4 Хуже то, что
и моему отцу хотелось увильнуть от ответственности за ваш счет. Именно для этого он созвал все институтский консилиум. Но на консилиуме благодаря вам он очутился в таком положении, что произнести «нет» уже не мог. Значит, вы моего отца знаете лучше, чем он сам себя? И лучше, чем я с Игорем? Благодаря вам Игорь вдруг увидел, на что еще способен наш отец. Это правда?
Друзь подтвердил;
— Я тоже любовался Федором Ипполитовичем. Да и все в восхищении от него сегодня. Ему впервые пришлось оперировать такого больного.— И вдруг посыпались из него те самые непосредственные впечатления, та «пыль событий», о которых столь пренебрежительно отозвался его учитель:—Это был. такой сплав таланта, вдохновения, мастерства и свойственной только Федору Ипполитовичу интуиции — я вам и сказать толком не могу! У каждого из нас Черемашко скончался бы на операционном столе: еле-еле теплилась в нем жизнь. Не очень верил в успех и Федор Ипполитович...
— Может быть, совсем не верил?
Друзь стукнул палкой об пол.
— А хотя бы и так! Он такой же человек, как и мы с вами. Однако он сумел перешагнуть через свое неверие. И превзошел самого себя. Вот какой у вас отец!
Гостья посмотрела на Друзя так, словно он заговорил вдруг стихами. Но он закончил неуверенно:
— Вот и все... Или Игорю ещё что-то померещилось? Он у вас то «ура» кричит, то — «ко всем чертям»...
В глазах Татьяны Федоровны будто острие иглы блеснуло.
— А вы — ни то ни сё? Ничего вашего в этой операции нет? Вы всего себя приносите своему божеству в жертву? И взваливаете на себя ответственность за Черемашко? Операция прошла благополучно, оперированного сняли со стола живым — слава Шостенко! А если через час Черемашко умрет, то подать сюда Сергея Друзя? Такой вы благородный? Или это то самое уничижение, которое паче гордости?
Такой злой Друзь Татьяну Федоровну еще не видел. Это не шлифовка остроумия. Это похоже на артиллерийскую подготовку перед тем, как ребром поставить вопрос: «Так с кем же вы, Сергей Антонович, с Игорем и
со мной или против нас?..» Неужели она в самом деле была искренней, когда заводила разговоры об отце?..
Но как бы там ни было, а придется ей уйти, с чем пришла. Слишком измотан Друзь сегодня, и слишком рискованную ведут они беседу, очень разные у них требования к Федору Ипполитовичу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54