— Игорь криво усмехнулся.— Да ты успокойся. Если у вас все такие, как ты, то бороться за завтрашний день науки я здесь не буду. Но повысить свою квалификацию ты мне, надеюсь, позволишь? Полгода прозябания я, так и быть, вытерплю... если отец не заденет меня. Неужели и после такого торжественного обещания, о мой Орест, ты не протянешь мне руки?
Друзь заставил себя ответить:
— Я охотно помогу тебе... в том, на что благословит тебя отец. Ничего другого ни хитростью, ни битьем в грудь ты от меня не добьешься.
Игорь выпустил его руки. Но лишь для того, чтобы обнять его за плечи.
— Не хвались, друг, идучи на рать. Мы с тобой, вот ей-богу же, очень скоро станем лучше понимать друг друга... К кому из вашего брата ординатора мой отец более всего равнодушен?
Друзь едва сдержал возмущение:
— А разве у Федора Ипполитовича были когда-нибудь любимцы и пасынки?
Игорь вздохнул.
— Значит, любимых учеников у него по-прежнему нет? Значит, все свое собирается забрать в могилу?
И на этот раз Друзю не удалось освободиться из объятий Игоря.
— Ну, а как ты расцениваешь то,— продолжал Игорь,— что на каждой написанной кем-либо из вас статье первой должна стоять фамилия моего отца, хоть он и не вписал туда ни одного слова? Все, мол, так делают?
Это черт знает что!
Нет, не всегда Друзь восхищался своим учителем. Но до такого цинизма он никогда не доходил даже в самых потаенных мыслях. И вообще —чтобы сын, хотя бы и несправедливо оскорбленный, возводил на родного
отца нечто подобное?.. Да как у Игоря поворачивается язык?
— Ты что, с ума сошел! — прошептал Друзь.
— Возможно,— согласился Игорь.—Но я хочу пойти в ученье к тому, кто ничем себя не проявил и к кому у моего предка ноль внимания. Я с радостью пошел бы к тебе. Но ведь ты всегда старался быть поближе к своему солнцу. И подпекло же оно тебя со всех сторон...
— Любимцев у Федора Ипполитовича нет,— уже сердито буркнул Друзь.
Игорь невинно поморгал.
— Юпитер, ты сердишься... Но я замолкаю. Только два слова еще... Сергей, дорогой, роль святого не твоя роль. Ни твоему смирению, ни возмущению я не верю. Я знаю, ты тугодум. Руби мне голову, а в глубине души ты думаешь... сам знаешь, о чем, о ком и как. И приходишь даже к более правильным, чем я, выводам. Но стараешься отогнать их, потому что они страшнее, чем мон слова.
Игорь осторожно отодвинул Друзя в уголок за диваном, чтобы пройтись по тесной дежурке.
Друзь следил за ним исподлобья. Он был в таком состоянии, когда нечистому легко попутать человека, и не почувствуешь, как вырвется то, что необходимо прятать как можно глубже.
За эти три года и ему пришлось о многом подумать. Не так уж неправ Игорь. Но...
Пропустить мимо ушей болтовню Игоря — вот что Друзь должен сегодня сделать. Слишком много у Игоря обид на отца, а искренней боли о науке, О том, на что еще способен Федор Ипполитович, не заметно.
И в то же время разве это не возмутительно — налететь, как из засады, засыпать тебя вопросами, да какими! Чем честнее будет на них ответ, тем больше они будут походить на подлость. И не понимать, что Друзь даже во имя дружбы не предаст того, кому обязан всем!
После долгого молчания Друзь потребовал:
— Скажи по совести: зачем ты сюда приехал? Добиваться от Федора Ипполитовича сатисфакции? Или же стать исследователем?
Игорь даже не оглянулся.
Но, пробежав несколько раз взад и вперед по комнате, он снова обнял Друзя,
— Сережа, не смотри на меня с осуждением. Попробуй поставить себя на мое место.— Он усадил Друзя на валик дивана, сам сел рядом.— Ну, договорюсь я обо всем с директором. А потом мне все равно надо представиться научному руководителю. И не успею я переступить порог его кабинета, как он укажет пальцем на дверь. Что же мне тогда — бухнуться ему в ноги?
Как много еще в Игоре мальчишеского...
Друзь невольно смягчился.
— Попробуй один раз в жизни промолчать. Пусть даже двадцать раз вспомнит Федор Ипполитович черта — угомонится же в конце концов.
— Ха! — невесело засмеялся Игорь.— Уж не вступил ли ты в секту не противящихся злу?
Друзь поморщился.
— Я очень хочу, чтобы ты поработал у нас.—Он отвел глаза в сторону.— Поменьше только прислушивайся к тому, что будет говорить тебе сестра. Тогда лучше увидишь, что твои и ее фантасмагории не имеют ничего общего с "действительностью.
— И это все?
— Все.
Снова наступило молчание.
Да, мальчишества у Игоря хоть отбавляй. Сидит удрученный, словно подросток, у которого отобрали футбольный мяч. И это — взрослый человек, сам уже отец. До сего времени, видите ли, эпизод трехлетней давности не дает ему покоя. Все еще воинственно размахивает кулаками, хочет сразиться с Федором Ипполитовичем. И смех, и грех...
— Понимаю, нелегко тебе будет.
Теперь насупился Игорь. И попытался говорить о другом:
— Ну, хоть о себе что-нибудь скажи. Чего ты за это время добился? Или — почему у тебя сейчас такой вид, будто ты всю ночь мешки таскал? И что за восклицательные знаки возле телефона?
Друзь взглянул на часы.
До восьми еще четырнадцать минут. Многое можно рассказать Игорю о тех, с кем придется ему здесь сталкиваться каждодневно. Но восклицательные знаки — это прежде всего. Это не только напоминание об анализах, но и о том, что пятиминутка начнется через сорок четыре
минуты. Чем же Друзь докажет свою правоту в отношении Василя Максимовича Черемашко?
Друзь начал отвечать Игорю так, словно сидит перед ним не он, а Федор Ипполитович, обе его «руки», научные сотрудники, ординаторы... И не заметил, как внимательны и тревожны стали глаза у Игоря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54