Лицо было чисто выбрито и напудрено, но на щеках и подбородке лежала темно-синяя тень, хотя из-под шапочки выглядывали седые волосы. На носу поблескивали причудливой формы очки с толстыми стеклами.
Двигался этот человек для своего возраста и веса стремительно: он перебегал от группы к группе и угомонился лишь после того, как обошел весь зал, пожал всем руки, одарил каждого улыбкой, осветил лучами своих очков.
Игорь сразу узнал этого человека, хотя три года тому назад тот был куда стройнее.
Это был Самоило Евсеевич Евецкий. На рабфак мединститута он пришел с котомкой за плечами из какого- то глухого села в начале двадцатых годов с командировкой комитета бедноты. А теперь он частый гость у отца в доме, первый его подхалим.
Чем ближе этот самородок подходил к нише, тем беспокойнее чувствовал себя Игорь.
Евецкий ниши не пропустил. Еще издали он демократично протянул руку Танцюре, который, продолжая заслонять Игоря, поднялся столь высокому начальству навстречу. Уверенный, что его острота будет оценена должным образом, Самойло Евсеевич начал:
— А-а, привет представителю триумвирата тишайших! Между прочим, кто-то шепнул мне, что в вашем тихом болоте вдруг появились чертенята.
Танцюра молча и не очень крепко пожал протянутую руку. Поднялся и Игорь. Этого еще недоставало — прятаться от отцовского оруженосца за спиной полу знакомого юноши!
Пять лет тому назад, когда произошла первая, так сказать, превентивная дискуссия с отцом, Игорь и Самойлу Евсеевичу высказал все, что думал о нем и как о хирурге, и как об исследователе, и как о помощнике отца. «Левая рука» выслушала, не краснея и молча, только что родившегося бунтовщика и перестала замечать его. Но на грубость Игоря он своему шефу почему- то не пожаловался.
Неожиданно увидев перед собой сына своего покровителя, Евецкий если и окаменел, то только на мгновенье. Потом, бесцеремонно отодвинув Танцюру, он широко раскинул руки, и новый стажер почувствовал — хоть и под пятьдесят «левой руке», живот у него совсем не дряблый, щеки как налитые яблоки, а на лице будто большими буквами написано: кто старое помянет, тому глаз вон!
Целую минуту Евецкий не выпускал Игоря из объятий, терся своей тщательно выбритой щекой о его покрытое жесткой щетиной лицо. После этого он опустился на стул, с которого только что встал Танцюра. По лицу расплылась счастливая улыбка. И лишь через некоторое время к Евецкому вернулся и дар речи:
— Неужели это вы, дорогой мой Игорь?
— Как видите...
Игорь хорошо знал цену и словам Евецкого, и тому, что в каждое данное мгновение написано на его лун подобном лице, но ответил достаточно учтиво. Когда человек всем своим видом и поведением показывает, что прошлое забыто, стоит ли напоминать ему сказанное тобой?
Вопросы полились шумным потоком. И в каких мирах Игорь побывал за эти годы, и что делал, чем прославился, и неужели не тосковал по родным пенатам, и сколько девичьих сердец покорил, и чем может похвалиться перед своими наставниками и коллегами... Столько острого интереса проявил Евецкий к судьбе молодого хирурга, в становлении таланта которого и сам некогда принимал участие, что Игорь не успевал отвечать.
Прибавить к чумацкой усмешке Каранды, к полной неясных намеков беседе с Танцюрой (он стоял рядом, всем своим видом показывая, что к разговору не прислушивается), к угрюмой молчаливости Сергея,— прибавить ко всему этому забвение прошлого таким себялюбцем, как Самойло Евсеевич,— право же, от такого голова может пойти кругом. Что бы это значило?
Евецкий не унимался:
— Итак, вы совсем к нам?
— Только на полгода.
— Ну-ну-ну!
Глаз за толстым стеклом выразительно подмигнул. «Левая рука» отца и мысли не допускала, что Игорь осмелился приехать сюда без разрешения. Он схватил Игоря за пуговицу халата и принялся убеждать:
— Слышать не хочу! Никто вас отсюда не отпустит. Углекопы и металлурги проживут и без вас.— Он поднял вверх похожий на сардельку указательный палец.— У Федора Ипполитовича вы единственный сын. Наследник. Всякое могло быть в прошлом между вами. А ныне... Конечно, Федор Ипполитович не сразу сдастся. Но притворства в этом будет больше, чем правды,— так и знайте. Через неделю — ну, через две — ваш отец сменит гнев на милость. Во всяком случае, я также позабочусь, чтобы «горячка юных лет, и юный жар, и юный бред» были вам- прощены как можно скорее! Вот вам моя рука в этом!
Евецкий широким жестом протянул Игорю руку.
Но тот этого не заметил. Он слишком сосредоточенно смотрел этой лисе в глаза. С какой стати Евецкий Предлагает себя ему в союзники? Неужели даже он начал фрондировать против своего повелителя? Нет, такого не может быть!.. А пожать льстиво протянутую руку — сначала надо потерять уважение к себе.
Как раз в это время распахнулись обе половинки дверей. В конференц-зал толпой повалили белые халаты.
Евецкий торопливо встал.
— Мы непременно встретимся после обхода. И еще сегодня обо всем договоримся.
Помахав Игорю рукой, он помчался к своему месту — в первом ряду, как раз напротив председательского кресла.
Танцюра снова уселся на свой стул. Пока Самойло Евсеевич признавался Игорю в любви, у него заметно испортилось настроение. Он готов был смотреть на Игоря так, будто Евецкому удалось его обольстить. Тем внимательнее Танцюра стал следить за своим ординатором.
Войдя в зал, Сергей направился к столу президиума. На ходу он просматривал какие-то бумажки. Свои заметки? Только что начатые истории болезней? При этом он машинально потирал себе висок...
Последним в зал вошел научный руководитель института.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54