Разве вы, Сергей Антонович, иначе думаете? Разве на сегодняшней пятиминутке вы не о том же заявите?
Друзь не ответил. Он принялся заканчивать лишь ему видимый чертеж. И что еще удивительнее — его приятель стал следить за неторопливыми движениями палки.
Не дождавшись ответа, Танцюра продолжал:
— Почему вы молчите, Сергей Антонович? Почему вы не объясните вашему другу хотя бы то, что в прошлом году он был в своей больнице одинок? Ни совета, ни помощи ниоткуда. И в голове у него застряло где- то вычитанное: летальный конец почти во всех подобных случаях. Вот и не хватило у человека пороху... А нас целый коллектив. Причем я имею в виду только вас, себя и, с некоторыми оговорками, Вадика. И мы обеспечены почти всем, что дает хирургии современная наука. Но это еще не все. Вон у двери стоит Женя Жовнир. Сколько ею уже сделано для Василя Максимовича! Разве не вы, Сергей Антонович, перед тем как она привела лаборанток, сказали Черемашко, что он прежде всего должен поблагодарить Женю? И это при вашей скупости на похвалу. К слову, я тоже не ждал от нее чего-либо особенного. А сейчас я за то, чтобы вы поверили ей больше—поручили бы ей уход за Черемашко и после операции: она знает больного, а больной ей верит... А наш новый коллега? Пусть он только захочет взять реванш за недавнее свое поражение, я немедленно попрошу у него извинения за все, о сейчас сказал.
Александр Семенович не сдерживал своего возмущения. Но дикция его была как всегда превосходной, и удар по столу был лишь для того, чтобы привлечь к себе внимание. Все это в данном случае заменяло ему локти, с помощью которых он проталкивался к своей еще неясной для Жени цели.
При всей своей антипатии к Танцюре Женя была готова поблагодарить его: как-никак Александр Семенович поддержал ее перед своим патроном. И поддержка эта кое-чего стоила.
Подождав, не скажет ли Танцюра что-нибудь еще, Друзь едва заметно улыбнулся.
— Как это я не заметил в вас, Александр Семенович, ораторского таланта?
Танцюра величественным жестом остановил патрона.
— Благодарю за комплимент. Но цена этому таланту, если он не в состоянии расшевелить вас... Вы, дорогой мой наставник, так и не поняли, что я похв&Лил вас авансом. И все-таки я еще верю: вы сегодня публично заявите, что наш маленький коллектив желает доказать самому себе: мы — хирурги, а не холодные сапожники. Мы хотим поставить на ноги безнадежно больного человека, хоть о болезни и ее причинах ничего толком не знаем. И мы это сделаем во что бы то ни стало! — Танцюра вдруг по-мальчишески засмеялся.— Честное слово, Сергей Антонович, это будет как взрыв бомбы! Отбросьте же всякие сомнения и во всеуслышание заявите о своем намерении. Вам же осточертело прозябать! Ну, либо пан, либо пропал!
Может быть, прав в чем-то Танцюра. Но на месте Друзя Женя взяла бы себе в помощники человека не столь безрассудного. Ведь Черемашко уже лежит в четвертой палате, и этим сказано все. Зачем же поднимать шум?.. А если у Сергея Антоновича поколебалась вера в себя? Тем решительнее он должен прекратить краснобайство Танцюры: разве соберешься с мыслями, если над ухом без умолку тараторят...
Нет, не Женин характер у Друзя. Он нерешительно промямлил:
— М-м...— и обратился к своему гостю:—За напоминание о том, что брыжеечные артерии могут закупориваться, спасибо. Сам я как-то не вспомнил бы об этом... А директор, наверное, уже пришел. Сейчас знаю.
Он вышел из ординаторской.
Странно повел себя Шостенко-младший. Он двинулся было вслед за Друзем, но возле Танцюры остановился, похлопал его по плечу, хотя тот только что громогласно обрушился на него с самыми нелепыми обвинениями.
Показав на дверь, за которой скрылся Друзь, Шостенко-младший одобрительно промолвил:
— Здорово вы его... Неужели это единственный способ повлиять на Сергея?
Александр Семенович сокрушенно вздохнул:
— Боюсь, старания мои напрасны. Все испробовал, но пронять его не смог ничем.
Шостенко-младший возразил:
— Нет, почему же... Кое-чего вы, кажется, добились.
— А может быть, это случится сегодня? — не слушая его, пробормотал Танцюра—Должно же когда-нибудь у него лопнуть терпение!
Женя вспомнила, каким был Сергей Антонович ночью, когда выходил из четвертой палаты. И о том, что именно Танцюре принадлежит сравнение Сергея Антоновича с до отказа заведенной пружиной: она, мол, вот- вот сорвется. Как же Танцюра сейчас ничего не заметил? Упивался собственными речами и не увидел, что пружина уже сорвалась и, несмотря на все старания Сергея Антоновича удержать ее, стремительно раскручивается...
Молча, не глядя на Танцюру, Женя пропустила Шостенко-младшего и повернулась, чтобы выйти из ординаторской вслед за ним.
Она не удивилась, когда самый активный из ее рыцарей и здесь загородил ей дорогу. Только слегка поднялась рука, как тогда, в лифте. Но Танцюра спросил миролюбиво:
— Как по-вашему: подожмет ли доктор Друзь хвост, если на него прикрикнут на пятиминутке?
Девушка ответила ему без церемоний:
— Не понимаю, как Сергей Антонович терпит вас возле себя... И с какой стати вы набросились на совершенно незнакомого вам человека?
— Вы окрыляете меня, Женя! — обрадовался Танцюра.— Вам уже не безразлично мое поведение. Спасибо... Но вы не очень наблюдательны. Вы не заметили, что наш гость сразу сообразил, почему я ощетинился на него, зачем я устроил этот спектакль. Он готов поддержать меня. А вы...
— Спектакль? — не поняла Женя.
— Вот именно, спектакль,— кивнул Танцюра.— Или вы и того не заметили, что сын нашего профессора испугал моего наставника?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54