А беседа такая, что после нее Черемашко крепче уснет.
Танцюра остановился возле темного окна у противоположной стены коридора.
Женя вышла, стала так, чтобы видно было Василя Максимовича.
— Кто это?
— Парторг то ли цеха, то ли завода,— зашептал Танцюра.— Кто-то вбил ему в голову, что Черемашко вот-вот умрет, а мы с этим примирились,— вот он и примчался на ночь глядя ловить нас на месте преступления. Уже полчаса тут. «Не пойду, говорит, из клиники, пока не увижу нашего дядю Васю...» Пустили его сюда на две минуты... Ну и силен же Василь Максимыч! Сам едва очнулся и уже приводит в сознание других.
Танцюра умолк.
— И это все? — спросила Женя.
Субординатор расставил ноги пошире, словно пол под ними вдруг заколебался. Женя догадалась: все время, бродя по коридору, он готовился к весьма важному разговору с ней, тщательно обдумывал каждое свое слово.
— Я до сих пор не попросил у вас извинения за тот случай. В лифте.
Женя на полшага отступила.
— Можете не торопиться.
— А я не тороплюсь,— невесело усмехнулся Танцюра.— Хочу лишь довести до вашего сведения, что мне очень понравилась ваша тогдашняя реакция, ее быстрота и точность. Одним словом, я добьюсь, чтобы следующим этапом наших отношений стала свадьба. И прошу запомнить: слово у меня с делом еще не расходилось.
К чему-то в этом роде Женя была готова, Но Танцюра заявил это так прямо и так некстати — девушка даже не возмутилась.
— Вы всегда так умело выбираете время и место для подобных бесед?
Но Танцюре это как с гуся вода.
— А я обдуманно заговорил на эту тему именно сейчас. Вас надо разозлить, да так, чтобы злости хватило на всю ночь. Это я и делаю. Теперь вы не задремлете, а наше общее дело выиграет... И еще два слова. К этой важнейшей для нас обоих проблеме я непременно вернусь. В ближайшем будущем... Спокойной "ночи!
Танцюра церемонно поклонился и неторопливо зашагал к выходу из отделения.
Женя даже не посмотрела ему вслед. Тем более что из палаты выходили дежурный врач и поздний посетитель.
— Когда же мы увидим Василя Максимовича в цехе? — спросил парторг.
Дежурный врач неопределенно повел рукой.
— Об этом мы скажем через неделю-полторы. Все это время больной будет находиться в состоянии, я бы сказал, неустойчивого равновесия...
— Как вы сказали? — испугался парторг.
— Сегодня никто вам точнее не скажет.
Женя снова забыла б дисциплине — не смогла сдержать свое возмущение. Заранее ставить под сомнение то, к чему всем сердцем стремится твой коллега, расписываться за него в бессилии — да как он смеет!
Женя почти крикнула:
— Неправда! Василь Максимович будет жить!
Домой Друзь добрался к девяти часам-.
Бредя от конечной остановки трамвая по скудно освещенным улицам, по уже безлюдным переулкам к своему дому, он никак не мог избавиться от двух мыслей.
В ординаторской, бегло перелистав взятую в библиотеке литературу, Вадик заявил, что все авторы сходятся на одном: прогноз на будущее при этом заболевании весьма неутешительный. И Танцюра после звонков в другие клиники города пришел к такому же выводу:
операция, даже артистически произведенная, ничего не решает. Как правило, смерть наступает всегда непредвиденно, внезапно, между третьими и седьмыми сутками после оперативного вмешательства.
Как же избежать этого?
Вторая мысль была не столь тревожная, зато не менее назойливая: правильно ли понял Игорь его отказ? И как отнесется к этому Татьяна Федоровна?
Подойдя к своим воротам, Друзь удивленно остановился: изо всех окон на улицу лился свет. В это время мать всегда укладывалась спать, свет горел только в ее окне... Гости? Но откуда? И как они не вовремя: сил-то у Друзя почти не осталось...
— Кто у нас? — спросил он, когда Марфа Алексеевна открыла.
Мать еще больше удивила его. На ней был старинный, но до сего времени еще новый платок — отцовский подарок перед свадьбой. Мать доставала его из сундука и набрасывала на плечи в дни семейных праздников...
Скупая на улыбки Марфа Алексеевна засмеялась и молча помогла ему раздеться.
В большой комнате на столе шумел самовар, стояли два недопитых стакана.
И не успел Друзь переступить порог, как из смежной комнаты, которая служила ему кабинетом и спальней, вдруг вышла Татьяна Федоровна, издалека протягивая хозяину руку.
Точно такая, какой рисовало ее вчера вечером его взбудораженное воображение. Хоть ничего исключительного в ее облике нет, Друзь не смог отвести от нее взгляда. Тяжелый узел волос как бы оттягивает голову назад, а от этого она кажется неприступно гордой. Глаза, правда, мягко улыбаются, но виден в них и упрек (чем же Друзь провинился перед ней?), и удовольствие от его смущения,— вернее, растерянности. И еще много такого, чего он никогда не понимал и никогда не поймет, но без чего Татьяна Федоровна не была бы сама собой.
И как это случилось, что она здесь, у него дома? Какая блажь привела ее на дальнюю, заселенную железнодорожниками окраину, в переулок, до которого полчаса надо идти от трамвая?
Откровенно наслаждаясь произведенным впечатлением, Татьяна Федоровна сказала:
— Я предупреждала, что вы мне крайне нужны. Вот и пришла... Добрый вечер, Сергей Антонович... Долго ли мне стоять с протянутой рукой?
Друзь не сразу прикоснулся к этой руке. Не верилось, что это не сон. Не верилось и ее дружескому пожатию. Он до того растерялся, что забыл разжать свою руку. А когда Татьяна Федоровна с трудом освободилась, сел за стол, не ответив ни словом.
— Вы чрезвычайно любезный хозяин! — переглянувшись почему-то с Марфой Алексеевной, заметила гостья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54