Но не сонный был у нее вид. Заложив руки за голову, она удивленно разглядывала что-то на потолке. Сыну приказала:
— Садись.
Друзь опустился на ближайший к двери стул.
Мать оглядела его с ног до головы, ничего, видимо, достойного удивления в нем не нашла и снова уставилась в потолок. Выдержав паузу, заговорила:
— Ив кого ты такой удался?.. У ровесниц моих давно в хатах полно внуков. А ты... Дожил до четвертого десятка, а гостью у тебя впервые вижу.
Друзь наморщил лоб: к чему это? До сих пор ничего похожего он от матери не слышал.
— Надеюсь,, о дне свадьбы ты мне скажешь заблаговременно?— не дождавшись ответа, спросила Марфа Алексеевна.
Друзь недоуменно переспросил:
— Чьей свадьбы?
Марфа Алексеевна вдруг глянула на него так, будто он сделал ей приятный сюрприз.
— Не притворяйся. Я не слепая, вижу, что забыл ты о своем глупом зароке. И радуюсь, что заставила тебя забыть о нем сегодняшняя твоя гостья... Конечно, дочь твоего профессора я вижу впервые. Будет ли она в твоем доме -хорошей хозяйкой, я не знаю. Но ты ведь дашь мне время приглядеться к ней, правда? А что ты для нее не посторонний — за версту видно.
Нет, кровь у Друзя не хлынула в лицо. Он пожал плечами в ответ на эту вот уже воистину бабью догадку. Заподозрить Татьяну Федоровну в матримониальном посягательстве на него так же нелепо, как обнаружить в соловьихе желание выйти замуж за воробья. Ведь взаимоотношения между Друзей и дочерью его учителя давно уже стали такими, что разрыв не был для него неожиданностью. Слишком утомленным и опустошенным был Друзь, чтобы переубеждать мать. Он молча оперся на палку, чтобы встать.
Марфа Алексеевна сурово сказала:
— Сиди! — И, опершись на локоть, привстала.— Выслушай, что я тебе скажу. Да покрепче запомни.
Он знал, что скажет мать дальше. Решение сына никому не навязывать себя в мужья она всегда считала глупостью. Но в последнее время об этом помалкивала.
Появление Татьяны Федоровны было отличным поводом для возобновления разговоров на эту тему.
Друзь вздохнул. Единственное, о чем способен сейчас мечтать,— сон. Впрочем, чем меньше он будет возражать, тем скорее мать убедится, что куда легче иметь дело с телеграфным столбом, и оставит его в покое
— Сколько лет Татьяне Федоровне?
— Двадцать девять.
— А на вид моложе,— начала вслух размышлять Марфа Алексеевна.— Больше чем двадцать пять не дашь. Я уже прикидывала, не очень ли ты стар для нее. Пожалуй, двадцать девять — как раз... Конечно, она не писаная красавица. Но ты всю жизнь будешь глядеть на нее и не наглядишься. Я и то целый вечер не сводила с нее глаз. И не горда: занялась я самоваром, так она помогла, стол накрыла. Значит, хотела мне себя показать... И не дура. Не раз с толку тебя сбивала. А если не убедила, так не потому, что ты умнее. Ты как осел упрямый — вот что. И ничего не хочешь видеть. Другой давно спросил бы себя: «Не в ней ли мое счастье?..» Или ты уже и ее спрашивал?
— Нет, мама.
Если Друзь и покривил душой, то лишь чуть-чуть: от того, что было когда-то, разве что-нибудь осталось?
— Ну и дурень... И что только она в тебе, бирюке, нашла?.. Пока мы ждали тебя, только и слов у нее, что Сергей Антонович да Сергей Антонович. И как живет, и где бывает, и с кем дружит. Все как будто в шутку, а сама в рот мне смотрит: как я отвечу...
— И ты ей все рассказала? — поморщился Друзь.
— А что тебе от людей скрывать?— обиделась мать.— Ты у меня не вор, не мошенник. И знаете вы друг друга... не со вчерашнего дня... В*твоей комнате во все углы заглянула, на столе каждую книжку и все карандаши в руках подержала. Дурак и тот понял бы... Когда ты постучал, она снова в твою комнату ушла. К тебе навстречу вышла прихорошившись. Сама была молода, знаю, что к чему. И потом она и так и сяк к тебе, а ты... целый вечер пыжился, как кот на именинах. Хорошо, что мне посчастливилось тебя расшевелить,—показала я твоей гостье, что ты все-таки не дубина..,
Друзь смущенно опустил голову,
— Ну, зачем ты, мама.,,
— Я еще не все сказала! — резко перебила его мать.— Обращалась к тебе, а следила за ней. Видела, как обрадовалась она, когда ты наконец показал себя. Заспорил ты с ней, тут уж ей крыть нечем, а в глазах у нее радость. Как будто ты такие ей песни поешь, что за душу хватают. Неужели ты и этого не заметил?
Друзь решительно встал. Зачем тратить столько времени на вздор? Да и очень натоплено в комнате матери, дышать нечем...
— Ты скажи мне, Серега,— не унималась Марфа Алексеевна,— почему ты не женился на ней десять лет тому назад?
Усталость и смущение не погасили в Друзе чувство юмора, он рассмеялся. Но та же усталость помешала ему промолчать о том, в чем совестно признаться и родной матери.
— Тогда она меня не замечала. Потом была замужем...
— А-а...— И мать разочарованно отвернулась.
Друзь шагнул к двери. Но мать бросила вдогонку?
— Была?.. А теперь?
-— Теперь в разводе. С позапрошлой осени,
— Муж бросил?
— Нет, она его выгнала.
Помолчав, Марфа Алексеевна пришла к выводу:
— Да, мужья таких не бросают. Умные мужья. А глупых надо в три шеи гнать. А ты... Прозевать такое добро... Эх, ты! Иди уж, сонная тетеря.
Постель в комнате Друзя была готова — вот как велика сегодня материнская забота: обычно Друзь стелил себе сам. Раздеваться он начал, едва переступив порог. И если о чем-нибудь думал, то о том, порадует ли его завтра чем-нибудь Василь Максимович. Завтра проснуться надо как можно раньше, поискать в книжном шкафу: там должно быть кое-что о тромбах и эмболах.
Вдруг тесно стало сердцу. Оно забилось быстро и громко, как не билось давно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54