Видел он только своего учителя.
Необыкновенно сообразительный человек Самойло Евсеевич! Подойдя к столу, он стал так, чтобы широчайшей спиной своей заслонить Игоря от отца.
Какое-то время профессор прикидывался, будто перед ним документы необычайной важности. Затем соизволил взглянуть на «левую руку», но не вопросительно, а недовольно.
— Я очень сожалею, Федор Ипполитович,— огорченно начал тот,— но сегодня я не узнаю Сергея Антоновича. Он всегда так выдержан, так педантично относится к своим обязанностям... не припомню случая, когда бы он пошел против наших традиций.— Евецкий оглянулся на Сергея: оценил ли тот положительную часть характеристики?— И вдруг... Принять человека, заболевание которого, и это с первого взгляда видно, не имеет ничего общего с тем, к чему приковано наше внимание...— И Самойло Евсеевич выразительно развел руками,—Непонятно и поведение «скорой помощи». В городе столько хирургических клиник и больниц, а «скорая помощь» почему-то привезла...
— Не с того начали, Самойло Евсеевич,— глухо перебил его Сергей, не отводя пристального взгляда от своего бога.— Вы сами учили меня, что в нашем институте надо начинать с больного.
Чтобы Сергей так смело возражал начальству!.. Ого!
Удивился и профессор. Но это было недовольное удивление: слишком много Сергей стал себе позволять. Но заговорил с подчеркнутым беспристрастием:
— О своеволии Друзя потом. Вас, Самойло Евсеевич, я понял так, что больного надо передать другой больнице. Почему же вы не распорядились?
— Черемашко привезли сюда еле живого,— напомнил Сергей.
— Об этом, я сказал, потом! — повысил голос его научный руководитель.
Тогда Евецкий решил проявить толику снисходительности:
— Дорогой Федор Ипполитович, не будем суровы: ведь это первый проступок не совсем еще опытного хирурга. И состояние больного весьма серьезно. Он нетранспортабелен. Высокие принципы гуманности...
Профессор демонстративно взглянул на часы.
— У нас с вами есть время на абстракции?
Евецкий заторопился не без ехидства:
— Тогда я позволю себе коротко напомнить об открытии огромного значения, которое сделал ординатор Друзь. На пятиминутке он доложил, что тематика наша, так сказать, тематикой, но каждый из нас обязан повседневно расширять и совершенствовать свой, так сказать, общее хирургический диапазон. Можно подумать, что он никогда этого не слышал ни от вас, ни от меня. И ему кажется, что здесь он начинает терять приобретенное в мединституте.—Евецкий с дружелюбной улыбкой оглянулся на Сергея.— Я угадал?
— Начинать надо с больного,— повторил тот.
— Под этим я расписываюсь обеими руками!— со- гласился Самойло Евсеевич и продолжал с еще большей
проникновенностью:—Наша молодежь должна развиваться всесторонне и гармонично — это ваш, Федор Ипполитович, и мой первый принцип. Но как можно забывать о том, что нетематические больные нарушают планомерность в работе института? В данном случае мы из-за неосторожности Сергея Антоновича поставлены перед совершившимся фактом: Черемашко у нас, он, повторяю, нетранспортабелен, и отвечать за него придется нам.— Евецкий помолчал.— Мне сейчас пришла в голову интересная мысль: почему бы нам не посмотреть, на что способен наш уважаемый Сергей Антонович? Почему бы нам не закрепить этого больного за ним? Пусть он вместе со своими помощниками сделает этому Черемашко все, что найдет нужным... Операция,— а она в данном случае необходима,—обещает быть любопытной.
Евецкий победоносно оглянулся. И хотя никто глазом не моргнул, он стал рьяно кому-то возражать:
— У ординатора Друзя не закончено дежурство? Но ведь мы с вами, Федор Ипполитович, в боевой обстановке по нескольку суток подряд не отходили от операционных столов. А разве Сергей Антонович не стремится доказать, что он достоин своих учителей? И пусть на его операцию посмотрит вся наша молодежь. Старшим также будет полезно. В случае необходимости они помогут младшему коллеге.— Евецкий понизил голос:— Боюсь, больной операции не выдержит. Но какой же хирург откажется на собственном опыте узнать границы нашей науки и своего личного искусства? Особенно это необходимо Сергею Антоновичу.
Как будто правильные мысли высказал Самойло Евсеевич. Но он все так передернул и перепутал — понимай, как тебе выгоднее... Что же он старается внушить отцу? На что Подбивает Сергея? Чтобы тот поднял вверх руки? Или свернул себе шею? Зачем это Евецкому?
Но одно Игорю ясно: «левая рука» заботится прежде всего о том, чтобы никто не посмел обвинить в смерти Черемашко ни его, ни шефа. На репутации обоих не должно быть ни одного подозрительного пятнышка!
Догадывается ли об этом Сергей?
Но Друзь не слушал Евецкого. Он ни на секунду не оторвал глаз от того, за кем вот уже двенадцать с лишним лет идет след в след. Похоже, кроме Федора Ипполитовича, он вообще здесь никого не замечает...
А отец? Отвернулся к окну, будто безразличны ему и «левая рука», и самый послушный ученик. Он хорошо понимает, что Евецкий передергивает, но ни разу не перебил эту лису. Лишь когда тот замолчал, профессор для проформы поинтересовался:
— А что, собственно, у больного?
Самойло Евсеевич на мгновенье замялся:
— К великому сожалению, я ничего к сказанному Сергеем Антоновичем на пятиминутке добавить не могу. Во-первых, анализы не готовы. Во-вторых... я посоветовал Сергею Антоновичу как можно скорее прооперировать больного. Без этого вряд ли удастся узнать, что с ним и можно ли вообще что-нибудь сделать.
До этой минуты Игорь следил за Самойлом Евсеевичем с отнюдь не добродушной, но все же с иронией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54