словно на похоронах побывали... Черемашко вы сняли со стола с пульсом, и это огромное счастье — так и скажите. Кроме того, вы обязаны сделать все записи. Все заставлю завтра переписать, если хоть что-нибудь переврете.
На месте Сергея Игорь, пожалуй, так же послушно склонил бы голову: к тону уставшего человека вряд ли
стоит придираться. Но почему отец смотрит в сторону и думает совсем не о том, что говорит?
Вот взгляд его остановился на Самойле Евсеевиче. Тот тотчас предупредительно встрепенулся:
— Я слушаю, Федор Ипполитович.
Профессор в последний раз взглянул на оперированного и протянул руки медсестре, чтобы она стянула с них перчатки. Евецкому он сказал:
— Вот что... Но прежде всего, чтобы не забыть, о вашем протеже. Вам известно, что я сказал ему утром?
— О, Фармагею невероятно посчастливилось,— затараторил тот.— Ваши чрезвычайно ценные замечания и указания...
— А как его раненая?
Это вдруг буркнул Танцюра. Но профессор не счел нужным оглянуться на него, и все притворились, будто ничего не слышали. Лишь очки Самойла Евсеевича сверкнули в сторону молодого хирурга.
Профессор сказал:
— Вот о чем я подумал, когда Друзь возился с тромбом: почему бы не прочесть написанное Фармагеем и ему? — И, не обращая внимания на то, что глаза Евецкого заметно увеличились, продолжал: — Друзь, правда, стал врачом после войны. Но он на себе испытал, что такое военная полевая хирургия, и хорошо запомнил все, что видел и слышал во время службы в эвакогоспитале.— Отец искоса бросил взгляд на Сергея.— Вот и пусть он поделится своими практическими знаниями, с бывшим однокурсником. А ему... Думаю, что диссертация Фармагея в какой-то степени пойдет ему на пользу.
Чтобы выйти из состояния легкой оторопи, Игорь тряхнул головой. Как это понимать? За удаление тромба даже взглядом не поблагодарил Сергея и навязывает ему теперь невежду. Откровенное самодурство — только этим можно объяснить его поведение.
А Сергею хоть бы что: накладывает очередной шов, как будто не о нем идет разговор.
Да и все старательно делают вид: все, мол, в полном порядке. Один только Танцюра огорожено хлопает глазами.
Зато Самойло Евсеевич доволен:
— Григорий Григорьевич, я уверен, охотно пойдет на это.
Профессора не интересовали соображения Фармагея. Он заявил:
— Тогда скажите вашему протеже, чтобы он принес второй экземпляр своего черновика и отдал Друзю.., А теперь главное. Распорядитесь, чтобы в вашем отделении освободили первую палату. Там положим Черемашко.
Евецкий даже испугался:
— Но ведь там заместитель самого...
— Знаю,— прервал его профессор.— Он уже выздоравливает, ваш почтенный больной. Полежит несколько дней в общей палате, ему же веселей будет. Или вы хотите положить умирающего к живым?
Этот щелчок по носу «левой руке», чуть-чуть развеселил Игоря. А Сергей встревожено поднял голову. И видно было, как под маской упрямо подалась вперед, его нижняя челюсть. Игорь вспомнил: в первую клали весьма ответственных больных только тогда, когда она была свободна. Обычно там лежали те, кому оставалось жить считанные дни, а то и часы...
Сергей и Каранда выпрямились.
Вовсе не мельком профессор осмотрел их работу. Но придраться было не к чему.
Вместо темного покрывала на Василя Максимовича легла чистая простыня.
Погасла бестеневая лампа.
Разминаясь от долгого стояния, присутствующие зашевелились.
— Благодарю за помощь, Андрей Петрович,— не глядя на директора, сказал отец.— Я очень хотел бы, чтобы прямые свои обязанности вы выполняли не хуже. Надеюсь, эта операция помогла вам уразуметь, почему задержка нового оборудования портит мне нервы.— И, уже отходя от стола, как бы нехотя вспомнил: — Спасибо и вам, коллега Друзь.
Он помог медсестре снять с себя операционный халат и снова уставился на Сергея поверх очков.
— Как вам пришло в голову, что у него,— он кивнул на Черемашко,— инфаркт кишечника?
Сергей отвел взгляд в сторону.
— Это не мне. Это нашему новому стажеру.
И еще раз в операционной на несколько секунд наступила мертвая тишина. Лишь один звук нарушил ее: Федор Ипполитович крякнул. Но на сына не взглянул.
Он равнодушно подождал, пока стихнет гул поздравлений с блестящим проведением невероятно сложной операции, затем обратился ко всем:
— На все вопросы о сегодняшнем... гм... событии попытаюсь ответить через день-два, когда у всех рассеются так называемые непосредственные впечатления. Тогда же обсудим и дальнейшие меры в отношении этого больного... если, конечно, они еще будут необходимы. До свидания.— Сделал было шаг к двери, но вдруг остановился, нашел глазами Сергея.— А вы... Не ожидал я от вас такого. Не ожидал... Даже жаль будет, если из ваших стараний ничего не выйдет.
Женя в институт не позвонила. Побоялась довериться телефону: а что, если Ганцюру не найдут или просто не позовут? И не грош ли цена его обещаниям?
В клинику она пришла в начале пятого. И увидела в вестибюле пожилую женщину и парня.
Молча, не глядя друг на друга, они сидели в дальнем углу. Парень обеими руками держал руку женщины... Так всегда ждут известий из операционной.
А сегодня могла быть только одна операция,
Женя остановилась возле сидящих.
— Ваша фамилия Черемашко?
Оба молча впились в Женю испуганными глазами.
Женя снова спросила:
— Василя Максимовича оперируют?
— Да,— еле слышно откликнулся юноша.— В час начали. А сейчас...
— Кто оперирует?
— Сам профессор как будто. Странный он у вас..,
— Все знаменитости странные,— согласилась Женя
Чем же встревожил их Федор Ипполитович?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54