Они неслышно прокрались через предоперационную, незаметно проскользнули за спинами присутствующих, бесшумно взобрались на стулья.
Танцюра подготовил Игорю очень хорошую позицию---чуть левее отцовской спины: все видно, а отцу в его сторону незачем поворачиваться.
Операция уже началась. Уже намечен зигзаг разреза. Идет с давних времен известное, классическое чревосечение— вскрытие всей брюшной полости.
Точно так же оперировал Игорь своего больного. Он хорошо знает, что сделает в следующую секунду отец и его ассистенты. Вряд ли он увидит здесь что-нибудь новое. По крайней мере в первой стадии операции. Если и прикованы все взгляды к рукам его отца, то потому, что всем не терпится поскорее увидеть скрытые под брюшным прессом Черемашко загадки. А для Игоря никаких загадок там не предвидится.
Скептически начал следить Игорь за происходящим на операционном столе. И не заметил, как и когда он перестал замечать все, кроме расчерченных выпуклыми венами рук отца.
Не то, что старик делал, а то, как он действовал ножом, зажимами, крючками и тампонами, как понимали ассистенты его негромкие возгласы и стремительные жесты, как ни разу не ошиблась операционная сестра,— вот чем не мог не восхищаться молодой хирург.
Как точно каждое движение этих рук! Как они осторожны! Отец чувствует каждое волоконце в живой ткани— ни одному не нанес ненужной раны. Как тщательно, но не тратя понапрасну ни одного мгновенья, он освобождает от прилегающих тканей каждый сосуд, и, молниеносно орудуя зажимами, перехватывает его так,, что не выливается ни одной капли столь нужной сейчас Черемашко крови! Нет, не те сейчас пальцы, что утром: тогда они никак не могли схватиться за стол, бессильно
соскользнули с него. А теперь —то твердые, то легкие и гибкие: куда там талантливейшему пианисту! И какое может быть сравнение: пианист касается мертвых клавиш, а под отцовскими пальцами живые, но до крайности истощенные ткани самого сложного, самого совершенного и наичудеснейшего из созданных природой организмов, и.от отца зависит, будет ли этот организм жить или одно-единственное неосторожное прикосновение погасит в нем едва тлеющую искорку.
Не легко дается эта борьба старому человеку: внимательная медсестра то и дело поправляет ему очки и вытирает лоб...
И все-таки Сергею тяжелее, чем отцу. На операционном столе — первый его серьезный больной. Стоит этот праведник на одной лишь ноге, но ни разу духа не перевел. И никому не подставил лицо, чтобы вытерли с него пот. Ни разу профессор не прикрикнул на него, но ни разу и не глянул в его сторону.
Ну и выдержка у рака-отшельника...
Только один человек из этой тройки спокоен — Андрей Петрович...
И снова раздвоились у Игоря мысли и чувства.
Какой же все-таки у отца талантище! Разрезать брюшной пресс так быстро и так искусно, не допустив ни одной ошибки или небрежности,— когда еще посчастливится Игорю, да и всем присутствующим подняться на такую высоту?
Значит, многому еще можно и следует учиться у профессора Шостенко...
Танцюра рассказал Игорю о том, что произошло на консилиуме между Федором Ипполитовичем и Сергеем, а Сергей — о столкновении у лифта.
Оказывается, не такой уж и беспомощный рак-отшельник: сумел, когда припекло, так повернуть все сегодня, что его повелитель не нашел способа отказаться не только от немедленного осмотра Черемашко, но и от операции. А ведь после консилиума у Шостенко-старшего совсем не осталось уверенности, что Черемашко можно чем-то помочь. Окончательно убедиться самому и убедить всех присутствующих, что прав он, а затем сказать ассистентам: «Зашивайте»,— большего профессор от операции не ждет. Он готов сложить свое оружие, не вступая в бой. .Пусть это оружие покрывается ржавчиной..,
Далеко завели бы эти мысли Игоря, если бы он не очнулся от дружного вздоха собравшихся;
— Ох-х...
И отцовского:
— Теперь... пусть понюхает..,
Все на несколько секунд замерли. И лица у всех не только внимательны. Теперь на каждом и ошеломленность, и испуг. И приговор Черемашко.
Игорь поднялся на носки, вытянул вперед шею..,
То, что он увидел, мало отличалось от виденного в минувшем августе. Но здесь процесс зашел гораздо дальше. Никакой надежды...
Слишком медленно обессиленное сердце гонит кровь, поэтому как бы нехотя пульсирует аорта.
Сразу бросилось в глаза темное пятно на ней — там, где ответвляется верхняя артерия брыжейки. Потемнела и как будто стала шире у своего истока эта артерия. Значит, там и сидит тромб. Загородил крови путь к тонким кишкам. Образовался он давно. Тощая кишка, лишенная питания, чуть ли не вся омертвела. Ее убила гангрена. Умертвила гангрена и брыжейку возле нее.
Но самое страшное — пятно на аорте. Это признак того, что тромб постепенно увеличивается, выпячивается в нее из артерии, изо дня в день снижая и без того недостаточное снабжение кровью всего организма. Совсем недалеко та минута, когда тромб перекроет всю аорту... Впрочем, до этого не дойдет: Черемашко погибнет раньше. Собственно, ему уже нечем жить. Но не хочет еще сдаваться недавно сильный, а теперь окончательно истощенный организм. Борется из последних силенок.
Не повезло Василю Максимовичу.
Не повезло и Сергею.
И ничего нельзя сделать. В Москве-*-у Вишневского или у Бакулева — такие тромбы извлекают не задумываясь. А здесь аорта, как и сердце, все еще «не тронь меня». Не посмел коснуться аорты и Игорь. Но если отец безнадежно разведет руками и прикажет зашивать Черемашко, не будет ему никакого прощения! Пусть он отстал, пусть находится уже не в первом, а во втором эшелоне современной медицины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54