Мы поехали на север, в Хасле, там у Георга были приятели, — пусть они увидят нас в «собственном» экипаже. Знакомые оказались веселыми, беззаботными парнями, под стать самому Георгу, и больше мы в этот день никуда не поехали. На следующее утро двое из парней, уступая настойчивым просьбам Георга, отправились вместе с нами.
— Вы только взгляните на мою новую коляску,— говорил он.
По дороге мы не раз останавливались.
— Не мешало бы напоить лошадку, — заявляли они возле каждого кабака.
Со всеми людьми, которые попадались в кабачке, Георг с первого слова становился другом-приятелем и начинал говорить им «ты». И всех мы забирали с собой. Когда мы вечером подъехали к Алинге, в нашей маленькой коляске сидело семь человек. Я от души радовался. Хорошо было хоть раз в жизни послать все к чертям и повеселиться всласть. Когда мы поздно вечером укладывались спать в каком-то трактире, я был в превосходном настроении и — кажется, первый раз в жизни — немножко под хмельком.
Но Георг был мрачен. Таким мрачным я его еще никогда не видел. Он, не раздеваясь, сидел на краю постели и смотрел в одну точку.
— Ну как нам отделаться от них? — вслух размышлял он. — Ведь они теперь будут таскаться за нами по всему острову. Слушай, ты бы не мог сказать им, чтобы они убирались отсюда? Все равно ты их терпеть не можешь, это же сразу видно.
Но я отказался.
— Нет уж, выпутывайся сам; ты ведь их пригласил,— смеясь, ответил я.
— Да, тебе хорошо зубы скалить, а какого черта они к нам привязались? Стой, я придумал, что делать: мы смоемся ночью, ты только помалкивай!
— А платить кто будет?
— Я заплачу слуге, за двоих конечно.
Среди ночи Георг разбудил меня, и мы поехали дальше. Как он там расплатился, я не знаю, во всяком случае эта история не имела для меня никаких неприятных последствий.
Восточную часть острова Георг знал хуже, и мы добрались до Нексе только под вечер.
Когда наша коляска подъехала к дому, все кинулись к окнам; мать высоко подняла младшую сестренку, нашего «поскребышка», — пусть и она посмотрит.
Сестренке шел всего второй год. Это была крепенькая толстушка, никто бы не сказал, что она появилась на свет в то время, когда, собственно говоря, трудно было ожидать, что у матери родятся еще дети.
— Нас, верно, накормят ужином, — говорил Георг по пути. — А потом мы пригласим отца в трактир.
Но отец расхохотался нам в лицо: он не собирается принимать приглашения от таких сопляков, которые вдобавок ко всему — это же курам насмех! — приехали в чужой коляске, словно важные господа. Он сказал, что не дело выкидывать такие штучки, да еще в будний день, и повернулся к нам спиной. Мать огорчилась, а мы скоро распрощались и поехали дальше. В гостинице нас тоже приняли как-то странно и потребовали, чтобы мы заплатили вперед.
— Завтра утром вы меня, вероятно, не застанете,— елейным голосом сказала хозяйка. — Если господа не возражают, я попросила бы заплатить сейчас.
— Слышал? Она назвала нас господами! — гордо заметил Георг.
— Она просто издевалась над нами, вот что я слышал.
— Ну, ты во всем видишь только плохое, — нахмурился он.
Сначала мы собирались объехать весь остров, но прогулку по южной части пришлось отложить до следующего раза. Проснувшись утром, я увидел, что Георг сидит на постели и встряхивает пустой кошелек.
— У тебя сколько осталось? — быстро спросил он. Я подсчитал. Оказалось около двадцати эре.
— Ну, и у меня столько же. Самое время поворачивать оглобли.
Мы поехали по дороге, пересекавшей остров. Остановились только в Окиркебю: Георгу вздумалось навестить «тестя с тещей».
— Если я минут через пятнадцать не вернусь, значит все в порядке, можешь смело заходить.
Но вернулся он довольно скоро и сказал, что никого нет дома. При этом он почему-то глядел в сторону.
Мы здорово проголодались и поспешили обратно в Рэнне.
— Там мы всегда найдем какой-нибудь выход,— решил Георг.
Не знаю, что он имел в виду, ведь в Рэнне у нас не было теперь ни квартиры, ни работы. Я так и сказал ему.
— Что верно, то верно, и не будь с тобой меня, тогда... Но у того, кто умеет устраиваться в жизни, всегда найдется выход. Скажи спасибо, что ты со мной,
Однако, не доезжая до Рэнне, он вдруг остановил лошадь: он вспомнил, что у него есть знакомый на заводе в Рабекке.
— Загляну-ка я к нему.
— А коляска?
— А коляску отдашь ты. — Он сунул вожжи мне в руки. — И скажи, что я потом зайду расплачусь.
Но мне это вовсе не улыбалось.
— Ведь коляску-то брал ты?
— Ну так что ж из этого? А впрочем, если не хочешь, давай оставим ее здесь, лошадь и сама найдет дорогу. — И он зашагал по полю.
Я выпрыгнул из коляски и пошел в противоположную сторону; отдавать коляску и краснеть за бессовестного Георга я не имел ни малейшего желания. Пройдя несколько шагов, я прыгнул в придорожную канаву и спрятался за кустом. Я видел, как Георг шел по полю, уже выкинув из головы и меня, и лошадь, и коляску. Он шагал бодро, не оглядываясь, сбивал палкой головки цветов и, наверно, весело насвистывал. Тогда я выбрался из канавы, сел в коляску и поехал в Рэнне. Не могу сказать, чтобы все .это было очень приятным делом.
На моем месте уже работал другой, и я опять оказался свободным. К счастью, каморка на чердаке тоже была свободна: в ней просто никто не хотел жить — говорили, что там полно клопов. Никаких клопов я там не видел и провел в этой каморке лучшие часы своей жизни, сражаясь с думами и непонятными книгами.
Сколько раз я запутывался, топтался на месте с тем же чувством безысходности, с каким когда-то, маленький и тщедушный, возил в непроглядной тьме тяжелую тачку с навозом по узенькой доске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52