Петер работал по вечерам и в воскресные дни, чтобы заказчики были довольны и не искали других сапожников.
Густав добывать деньги не умел и вообще не интересовался нашими заботами. Когда мы заговаривали с ним, он отвечал вяло, невпопад, точно во сне. Но к концу работы он оживлялся. Он выклянчил в табачной лавочке огромный пустой ящик из-под сигар — этак штук на пятьсот — и теперь каждый вечер, пока не гасили свет, и каждое воскресенье возился с ним. Он закруглил углы, выточил шейку, натянул струны и прорезал отверстия. Возня с ящиком стоила ему нескольких месяцев упорного труда; со стороны это выглядело очень нелепо, и мы смеялись над Густавом. Но он продолжал работать как ни в чем не бывало, и в один прекрасный день скрипка была готова! И что всего удивительней — он сразу же на ней заиграл, хотя до этого никогда не держал скрипки в руках. Казалось, делая скрипку, он одновременно освоил игру на ней.
Молодой хозяин просил меня присматривать за Густавом.
— Понимаешь, он из таких, что в любой день может сбежать, — объяснял хозяин. — Не то чтоб над ним сюило очень трястись, — он здесь все равно не на месте, — только не дело это, если ученик удирает Пойдут всякие разговоры, сам понимаешь...
Не только хозяин, каждый мог без труда увидеть, что Густаву здесь не место. Но когда я вел себя так же и не проявлял интереса к своему ремеслу, меня просто считали лентяем. И я завидовал Густаву, твердо знавшему, чего он хочет.
— Напрасно ты следишь за мной, — говорил он, — мне еще сперва надо выучиться играть по нотам. А уж потом я сбегу с бродячим цирком.
Этот маленький, беспомощный мальчуган не сомневался в своем призвании, оно было у него в крови. А я до сих пор не знал, чего хочу.
Однажды ко мне неожиданно пришел гость — Якоб Хансен; он прошел к нам во двор переулком и, внезапно появившись под окнами мастерской, поманил меня длинным указательным пальцем. Все это выглядело очень забавно, и товарищи не преминули громко расхохотаться. Из-за своей стеснительности Якоб всегда вел себя так, что, желая остаться незаметным, привлекал всеобщее внимание. Услышав смех, он обиделся и скрылся в переулке, а я побежал следом, боясь, что он уйдет.
— Вот дурни! — Он толкнул меня в грудь вместо приветствия.
Мы давно уже не виделись, пожалуй, с тех пор, как меня отдали в учение, не виделись по моей вине. Бывая в Нексе, я ни разу не зашел к нему. Когда я уехал из дому, он был учеником на лесопилке, но через год в Нексе открыли реальное училище, и Якоб сразу же поступил туда. Еще через год он на отлично сдал выпускные экзамены. По всему острову только и говорили что о нем. А теперь Якоб приехал в Рэнне навести справки: он хотел подготовиться и экстерном сдать экзамены на аттестат зрелости при классической гимназии. Я гордился им и очень был рад, что он зашел ко мне; его посещение как-то поднимало меня в собственных глазах.
— Ах, черт подери, так он твой друг? — спросил меня молодой хозяин, когда Якоб с полгода тому назад напечатал в «Ависен» статью, направленную против пробста нашего города, в которой припер того к стене с помощью библейских текстов. — Я не прочь бы с ним познакомиться.
И вот Якоб стоял передо мной собственной персоной. У меня прямо сердце запрыгало от радости.
Зайти в дом Якоб наотрез отказался. Пока я бегал к молодому хозяину отпрашиваться, он ждал меня на улице.
— Ах ты, господи, так он здесь! — воскликнул хозяин. — Мне хочется поглядеть на него. Ты скажи, что я тебя не отпущу, если он сам не попросит.
Этого я, конечно, говорить Якобу не стал. Я просто сказал, что молодой хозяин очень болен и нуждается в утешении. Как ни строг и суров был Якоб, он не мог отказать в просьбе больному.
Молодой хозяин приподнялся на локте и, протягивая Якобу руку, с восхищением посмотрел на него.
— Здорово вы экзамен выдержали, — начал он, — такого у нас на острове еще не бывало, мы прямо гордимся вами, честное слово! А пробсту-то вы как всыпали в газете, совсем приперли к стенке.
Якоб улыбнулся.
— Ну, невелик труд припереть к стене богослова.
— А, так вы, наверное, вольнодумец? — спросил хозяин. — Ведь все умные люди — вольнодумцы. Ну, а если человек, допустим, лежит больной и скоро должен сыграть в ящик, тогда как? Выдержит ли он? Не то чтобы я сам собирался на тот свет — я скоро буду уже на ногах, мне через полгода минет тридцать! А вот если вольнодумец помирает, выдержит ли он характер?
С минуту Якоб, нахмурив брови, обдумывал ответ. До чего же он казался мне умным — умнее всех на свете. Помолчав, он медленно проговорил:
— Еще как выдержит! Настоящему человеку не нужны костыли да подпорки. Кстати, об этом написана превосходная книга, ее автор умер года два тому назад ог чахотки. И сам он храбро встретил смерть.
— От чахотки? — Взгляд молодого хозяина помрачнел. — И он не выздоровел, а как сказал, так и сделал, умер и даже не искал помощи? — Хозяин откинулся на подушку и помолчал. — Непременно достань эту книгу, чертенок, — шепнул он мне.
Романа «Нильс Люне» в библиотеке не оказалось, но книготорговец выдал хозяину книжку на время прямо из магазина. Хозяин жадно прочел ее, но делиться со мной впечатлениями не стал; когда он отдавал мне книгу обратно, вид у него был очень мрачный. Сам я тогда не стал ее читать, меня в то время интересовали вопросы жизни, а не смерти, — да и сейчас я думаю, что смерть — это единственное, о чем нам нет надобности знать. Она сама придет, так или иначе. Молодой хозяин не сумел храбро встретить смерть: полгода спустя, на смертном одре, он послал за пастором. Да и сам Якоб тоже позабыл о своих строгих принципах, когда всего сорока лет от роду пал жертвой той же страшной болезни, которая унесла и автора книги «Нильс Люне», и молодого хозяина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52