И я надеюсь, - сказал я, повышая голос, - что все
слуги доживут до этого времени. И тогда я покажу им. Тогда они у меня
попляшут.
- А ты уже знаешь, как пишется твое имя? - мягко перебил Шед.
На мгновение я опустил глаза на расчерченную дорожку, затем
повернулся к Шеду и закрыл их. "Ф-и-л-и-п-п Д-ж-о-н О-л-е-н-ш-о-у
к-у-з-н-е-ц." Открыв глаза, я с радостью увидел выражение удивления и
восхищения на лице Шеда.
- Тебе легко дается учение, как кузнечное дело мне, наверное. Я не
смог бы произнести по буквам с закрытыми глазами. Даже когда я читаю, то
руками вроде как бы пишу в воздухе. Очень медленно я читаю. Но мне
кажется, что ты станешь ученым и... это может возместить тебе... многое.
- Может, - согласился я. - Научи меня читать, Шед, пожалуйста.
- Похоже, что ты сам скоро будешь учить меня.
И это оказалось правдой. Мой разум, до тех пор скованный моим
уродством, жадно поглощал все, что не было связано с ненавистью, болезнью
или презрением. Задолго до наступления зимы я читал быстрее Шеда. Мне уже
не нужно было складывать слова из отдельных звуков. И вскоре я начал
читать запоем. Дома было много книг, хранящихся под покрытыми плесенью
кожаными переплетами в сырой комнате, в которую никто никогда не заходил.
И когда наступили холодные ветреные дни, и прогулки в Маршалси уже нельзя
было совершать ежедневно, я сворачивался клубочком на широком подоконнике,
завернувшись от холода в тяжелую портьеру, и проскальзывал в заветную
дверь, ключом к которой служили буквы, дверь, ведущую в разные страны, в
разные времена, к разным людям.
Стоит ли удивляться, что я любил Шеда Вуди, простого кузнеца,
освободившего мое тело, а вместе с ним и душу. И тогда, когда я принял из
его богатырских рук Библию и прочел ему быстро и свободно псалм, который
он старательно читал по слогам, Шед перестал относиться ко мне как к
ребенку, и мне вскоре даже было позволено оставаться в кузнице после
захода солнца. И именно в ночной темноте в кузнице Шеда я повстречал
людей, которые мне стали близки и сыграли такую большую роль в моей жизни.
Мы, в Маршалси, были довольно отсталыми, и я никогда не задумывался
над тем, почему крестьянские наделы разделены на участки с давно
сложившимися границами и почему люди испытывают судьбу в ежегодных
жеребьевках, примирившись со своей участью. Земли моего отца простирались
вокруг поместья, а кроме того, существовали четыре-пять самостоятельных
мелких ферм, являвшихся общей собственностью тех, кто на них работал. С
незапамятных времен на ферме Хантов жили Ханты, а в Тен Акр - Чиснелы. Я
никогда не знал слова "огораживание", пока не услышал, как в кузнице Шеда
люди произносили его таким тоном, как будто говорили о рае. Я совсем мало
внимания уделял религии. Каким-то непонятным образом она была связана с
политикой. Видимо, поэтому мой отец, для которого имя Господа было лишь
бранным словом, с неизменной регулярностью занимал свое место в церкви
каждое воскресенье. Сам я редко ходил в церковь, дабы не давать лишний раз
повод для насмешек. И с великим удивлением я узнал, какую огромную роль
играл Бог в жизни некоторых людей и как серьезно они поклонялись ему. И по
поводу огораживания, и на тему религии особенно распространялся Эли
Мейкерс, тихий неприметный человек, а я сидел в уголке кузницы, часами
слушая его речи. Он был не старым еще человеком, и все же в обществе, где
возраст являлся предметом уважения сам по себе, его слушали и с ним
считались. Даже теперь, по прошествии лет и приобретении жизненного опыта,
я не могу отрицать, что была в нем мощь, сила и определенная целостность.
Внешне он был хорош: высокий, с широкими плечами и мускулистыми руками. Он
гордился своей силой, и не упускал случая продемонстрировать ее. В деревне
говорили, что он может взобраться по лестнице с мешком зерна в зубах. Мне
довелось наблюдать однажды, как он бросил наземь быка, ухватив его за
рога. Это произошло в Маршалси, но и позже я был свидетелем того, как этот
человек мог вынести такое, что заставляло поверить, будто он, по меньшей
мере, одержим дьяволом или же находится под защитой Всевышнего. У него
было суровое красивое лицо с копной золотых волос и огромной желтой
бородой. Когда я вырос и узнал из книг, что Маршалси пережила когда-то
ужас набегов скандинавов, я подумал, что эти завоеватели, уносившие с
собой все, что можно было унести, оставили на английской земле такую
вечную силу, как люди типа Мейкерса.
Его первые слова в мой адрес не отличались дружелюбием. Я отчетливо
помню тот вечер. Было лето, прошло около получаса после захода солнца,
дверь в кузницу была открыта, и аромат сирени, растущей на больших кустах
в саду Шеда, проникал внутрь и причудливо перемешивался с запахом паленых
лошадиных копыт и раскаленного железа, опущенного в воду. Чуть пораньше,
тем же вечером, я развлекал Шеда, устанавливавшего железный обод на колесо
телеги, пересказом истории Отелло, прочитанной мной при тусклом мерцании
свечи. Когда история закончилась, и железный обод был надет на деревянное
колесо, я ушел в сад, и начал объедаться маленькими зелеными ягодами
крыжовника, которые годились разве что для приготовления пирога.
Вернувшись, я услышал голоса в кузнице, и так как привык, что дома все
разговоры замирали, стоило мне появиться на пороге комнаты, задержался во
дворе и прислушался. К тому времени я приобрел дурную привычку
подслушивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99