В первый раз за все мои двенадцать лет, с
горечью отметил я про себя, имя отца сослужило мне добрую службу. Полагаю,
эта моя мысль нуждается в пояснении, и хотя мне бы не хотелось долго
останавливаться на событиях своей жизни, все-таки придется упомянуть о
некоторых из них. Мой отец - сэр Джон Оленшоу, и если имя это сегодня ни о
чем не говорит постороннему слушателю, то это просто еще одно
подтверждение разрушительной силы времени. Когда-то моего отца знали все.
По преданию, король Чарльз Великомученик после битвы при Нейсби сказал
ему: "Если бы у меня было хотя бы втрое больше таких, как ты, победа была
бы за нами". И я охотно верю в это, так как мой отец был сродни
полководцам - прямолинейный, беспощадный и отважный, и насколько я могу
судить, все Оленшоу обладали именно этими качествами, что делает
удивительным сам факт моей принадлежности к этой семье. Но отвага и
беспощадность, и даже прямолинейность, не могут противостоять истории, и
мой отец, лишенный всех своих земель, отправился в ссылку вместе со своим
молодым королем. Во Франции ему сопутствовала удача, так как слава его как
фехтовальщика и солдата летела впереди него. В то время как Чарльз Стюард
испытывал муки голода и горечь презрения, Джон Оленшоу занимал высокий и
почетный пост во французской армии.
За два года до Реставрации он достаточно укрепил свое положение,
чтобы обзавестись женой. Она была дочерью эсквайра из Суффолка, который,
несмотря на свои роялистские симпатии, никогда не проявлял достаточно
политической активности, чтобы поставить под угрозу свое состояние. Мои
мать и отец поженились в Париже, и я часто пытался представить себе эти
два года их супружеской жизни. Она была молода и привлекательна, насколько
я знаю, но провинциальна, неотесана и мало искушена в тонкостях того
света, в котором вращался отец. И я могу представить себе, насколько она
была потрясена, узнав, что этот брак был для отца лишь небольшим
интервалом в его романе с французской любовницей - женщиной, известной мне
под именем мадам Луиз. Не желая или не находя в себе сил бороться за
благосклонность собственного мужа, она удалилась в деревню, и там в
терзаниях, только одному Богу известных, ожидала моего появления на свет.
И то ли по неосторожности или невежеству, а может, и пытаясь забыть о
своей сопернице, она решила взять новое препятствие на необъезженной
лошади. Лошадь вернулась домой без всадницы, а мою мать нашли в яме
бездыханной с новорожденным младенцем и старой француженкой, которая была
моей повитухой и потом, сняв с себя юбку, завернула меня. Я пришел в этот
мир на добрых два месяца раньше срока, и это наверняка стало впоследствии
причиной моего слабого здоровья.
Это несчастье не заставило моего отца роптать на судьбу. У него был
сын, состояние жены, а вскоре появилась и возможность получить назад свои
владения. Англия к этому времени устала от пуританского правления, и
молодой король, исхудавший, загорелый и помудревший, вернулся на родину с
твердым намерением не отправляться больше ни в какие путешествия, и при
этом, не оставляя без внимания преданных ему в свое время людей.
Поместье Маршалси со многими акрами присоединенной к нему земли было
возвращено во владение отца. Он позже получил ежегодную пенсию в пятьсот
фунтов и гарантию королевской аудиенции в любое время. Мадам Луиз вскоре
обосновалась в Маршалси, став хозяйкой дома. Она была стройной, как
тростинка, и могла бы стать идеальной парой моему отцу, если бы он
встретил ее немного раньше. Но к моменту их знакомства ей было уже далеко
за тридцать - возраст не для рождения детей; и, несмотря на свои
прекрасные манеры и утонченность, она все же была из низов - откуда
мужчины Оленшоу подбирали себе женщин для развлечения, а не для женитьбы.
В период нашего общения с ней, когда я был уже достаточно взрослым, чтобы
оценить ее женские достоинства, она все еще была неотразимой красавицей с
неукротимым нравом и всепоглощающей страстью к моему отцу, которую ничто
не могло поколебать. Будь я нормальным ребенком, моего отца вполне
устраивала бы свобода от домашних уз. Но, увы, его единственный сын был
калекой от рождения. Сначала увечье было не столь заметно, и я полагаю,
что мои первые неустойчивые шаги не вызывали никаких подозрений. Но к
возрасту пяти-шести лет разница между моими ногами выросла вместе со мной,
и левая нога была уже на три дюйма короче правой, а также тоньше и слабее.
Врач из Колчестера, который наверняка был осведомлен больше в физике, чем
в медицине, посоветовал привязать вес к больной ноге: предполагалось, что
это поможет "вытянуть" конечность, и в течение шести месяцев я ковылял,
как хромая кобыла, сначала с тремя, затем с четырьмя, и в конце концов с
шестью фунтами свинца, прикрепленного к лодыжке. Мне и так было очень
тяжело передвигаться, а вес еще больше усложнял дело, но мой отец всегда
охотно отказывался от хозяйственных дел, охоты, верховой езды или игры в
карты, чтобы погулять со мной, воспитывая во мне упорство и волю. Даже в
постели мне не давали передышки, нога с грузом должна была свешиваться с
кровати, чтобы "вытягивание" продолжалось и во сне. Немудрено, что отец,
выйдя из себя, называл меня "жалкое отродье". Да, действительно, я был
ребенком глубоко несчастным, изможденным, окованным в кандалы, с растущим
сознанием своей неполноценности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99