Я велел Джудит уложить еду на наш лучший голубой поднос, а сам достал
одну из серебряных ложек Натаниэля с изображением апостола на ручке.
Женщины придают значение таким вещам. Проковыляв по лестнице, я постучал в
дверь. Ответа не последовало, и только чтобы удостовериться, что девушка
спокойно спит, я приоткрыл дверь и осторожно заглянул внутрь. Свеча
догорала и чадила, но света было достаточно, чтобы разглядеть пустую
кровать со смятой постелью.
Я громко позвал: "Магитабель! Магитабель!" Никакого ответа, только
Джудит откликнулась из кухни:
- Вы звали меня?
- Она исчезла, - сообщил я.
Мы тщательно обыскали весь дом, но безрезультатно. Тогда, засветив
фонари, мы вышли во двор и начали звать девушку. Мы направились к дому
мельника, и, совершая это ночное путешествие, стучали в каждую дверь с
вопросом: "Вы не видали Магитабель Пикл?". Никто ничего не знал. И как
только рассвело, Ральф и Майк, вернувшись к реке, обнаружили возле
мельницы тело несчастной утопленницы.
Они принесли ее в наш дом, обмякшую, с водорослями в спутанных
волосах, с лицом, измазанным зеленоватой жижей. Джудит обмыла тело и
нарядила покойницу, пожертвовав для этого одно из своих летних платьев.
Я сообщил печальную новость Пиклам, и мистеру Томасу, и Эли тоже, но
ответа не последовало. На второй день, я послал за главой совета с
вопросом: "Как насчет похорон?". Он дал мне понять, что, по его мнению,
даже речи о похоронах быть не может. "Самоубийство - это смертный грех", -
сказал он. Итак, мы с Энди сами смастерили гроб, и, уложив в него тело, я
поглядел на лицо погибшей девушки. Я начал понимать, что нашел в ней
Саймон. Притягивала ее бледность, хрупкость и беззащитность, особенно это
стало очевидно теперь, когда смерть стерла красные пятна с заплаканного
лица, оставив только выражение покоя.
Мы сделали могилу в тени деревьев на моей стороне реки, и я произнес
все, что мог припомнить из похоронной молитвы, прежде чем предать тело
земле. Мы подровняли надгробный холмик, после чего я сказал:
- Никогда ноги моей не будет на собрании, пока мистер Томас занимает
свой пост.
Майк водрузил на голову свою истрепанную шляпу и произнес в ответ:
- И за это уже можно сказать спасибо.
Мы собрались было уходить, как с другого конца лужайки донесся шорох,
и, повернувшись, я увидел Линду, запыхавшуюся от бега. В руках она держала
крошечный букетик цветов шиповника, лаванды и два прибитых морозом бутона
розы.
Когда я оглянулся, то Майка и остальных уже не было рядом, они
скрылись за деревьями, и мы с Линдой остались вдвоем. Она сделала шаг
вперед и положила скорбное подношение на могилу. Когда она склонилась, я
заметил, как две слезы упали и сразу же растворились в свежей влажной
почве.
Пахло свежевскопанной землей, и запах этот смешался с ароматом
шиповника - сочетание, которое мне не забыть до конца своих дней. Линда
медленно достала платочек и промокнула глаза.
- Если Эли узнает, что ты пришла и принесла цветы... - начал я
срывающимся голосом.
- ЕСЛИ он узнает, - повторила она с металлом в голосе, который вдруг
прозвучал, как голос чужого человека. - Не обязательно ему обо всем знать.
И благодаря тебе - это мои собственные цветы. - Она посмотрела на могилу
снова и печально сказала: - Жаль, что я не знала ее близко, так, чтобы она
могла поделиться со мной. Я бы могла остановить ее.
- Если бы только она рассказала все нам, - ответил я, не сводя глаз с
линии черных волос, обрамлявших белоснежное лицо, - мы сами могли бы
остановить ее.
- Конечно, Филипп, ты бы смог, ты такой великодушный. Но другие не
стали бы этого делать. Они бы только подтолкнули ее. Но я не это имела в
виду. Я могла бы не допустить самой причины. Можно не иметь ребенка, если
не хочешь. О, конечно, у меня близнецы, и я очень люблю их сейчас, но
сначала я просто в ужас пришла. А больше у меня нет детей, правда ведь? И
не будет. И это не Эли виноват. Он хотел бы целую дюжину, как у Якова или
кого-то там еще. Иногда он недоумевает, в чем дело. Я вижу. Но есть у меня
кое-какой секрет, или, по крайней мере, был до сих пор. Ведь с тобой так
легко разговаривать, что это просто опасно. Ты единственный в Зионе, у
кого есть сердце. У остальных вместо сердца камень с вбитыми на нем
десятью заповедями.
- Да больше, чем с десятью, там ведь ничего не сказано о том, что на
месте нового поселения нельзя курить, пить и пропускать службу. И все же я
полагаю, что эти люди довольно искренни в своих убеждениях. И могу
признать, что они действительно составляют духовное единство - они
честные, преданные и трудолюбивые, что уже немало. Единственный, кого я
по-настоящему не принимаю, это...
- Эли? - попробовала подсказать Линда, перебив меня.
- О нет, я не согласен с ним, кажется, по любому вопросу, но у меня
нет неприязни к нему. Это скользкий мистер Томас. Он был очень груб со
мной в воскресенье, и не скоро я смогу это забыть и простить.
- Видишь ли, он выступил против Эли в деле с Кезией, и я думала, я
искренне надеялась, что Эли поссорится с ним после этого. Но он просто
сказал: "Томас делал, как счел справедливым", и на следующий же день они
уже были в хороших отношениях.
- Это потому, что Эли доверяет ему, думает, что он богопослушный. Он
никогда не заподозрит мистера Томаса в каком-нибудь злом умысле. Если бы
это был я...
- Он так же терпим и к тебе, Филипп. И ты, наверное, знаешь это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99