Если я не погибну и Зион будет существовать, я
сам ей во всем признаюсь. Иначе пусть все это уйдет со мной в могилу. Вот
что я в конце концов написал:
"Дорогая Линда,
оставляю тебе мой дом и все свое имущество. Ты можешь поселиться в
нем. Пожалуйста, будь добра к Энди, и, если он согласится, пусть останется
в доме и помогает тебе по хозяйству, а у Майка есть ремесло, которое
обеспечит ему друзей и средства к существованию. Если Голубка моя
останется жива, я хочу чтобы она принадлежала тебе. И еще я хочу, чтобы
Джудит осталась в доме, если ей некуда будет идти. Когда она выйдет замуж,
дай ей корову и пару телят и мою лучшую кровать, чтобы девушка не ушла
бесприданницей.
Желаю тебе жить долго и счастливо."
Редко мне доводилось писать, и никогда не приходилось читать таких
сухих слов, но именно так и получается, когда запрещаешь себе писать то,
что хочешь. И зная, что лучше уже не получится, что можно только все
испортить, я подписался: "Твой искренний друг Филипп Оленшоу" и аккуратно
сложил листок.
Затем я пошел проведать Диксона, который, несмотря на свои протесты,
должен был оставаться в поселке. С его стороны было нелепо даже и
помышлять об участии в походе. Он еще не мог спускаться во двор, и рана на
груди полностью не затянулась. Диксон взял у меня листок, который я ему
вручил с подробными указаниями, кому и в каком случае отдать его, и
сказал:
- Но, разумеется, я рассчитываю, что верну его лично вам, когда вы
вернетесь живым и невредимым домой.
И я с жаром подтвердил:
- И я тоже.
Покончив с этим делом, я направился в свою комнату, где хранил пару
пистолетов, принадлежавших ранее Натаниэлю. Ружья Натаниэля я уже давно
подарил Майку и Энди. Теперь, достав пистолеты, я оглядел их, проверил и
зарядил, Затем снял с себя выходной костюм и натянул залатанные и
вылинявшие рабочие вещи. Приличная одежда была ценностью, и ее не так
легко было раздобыть. Если мне суждено выжить, то она мне еще пригодится.
И я повесил костюм в шкаф, плотно прикрыв дверцу.
Наступили сумерки, а мы должны были выступить на рассвете. Я оглядел
пустую комнату. Проем окна серым пятном выделялся на густом черном фоне
стены. Мое громоздкое ложе с шерстяным матрасом и суровыми белыми
простынями светилось белизной покрывала, гладко обтягивавшего нетронутую
поверхность подушки. Я внезапно испытал истинное наслаждение при мысли о
том, что могу лечь, прикоснуться щекой к прохладной ткани и отдаться в
"объятия Морфея". Мне не удалось прожить жизнь, полную приключений, но и у
меня были свои маленькие радости. И сон был одной из них. Странно было
даже подумать, что мне придется лишиться и ее. И все еще глядя на постель
- поскольку мысли эти промелькнули с быстротой молнии - я вспомнил ту
единственную ночь, когда опустился на это ложе не для того, чтобы заснуть.
Воспоминания эти я запрятал поглубже, в те тайники моего сознания, где
хранилось все, что мною было обречено на забвение: казнь Шеда, зловоние
пораженного эпидемией жилища... Думаю, мне было стыдно за ту ночь, я
презирал Джудит, потому что она не была Линдой, и все равно проявила
столько доброты, любви и терпения ко мне. И теперь это оказалось самым
живым впечатлением моей жизни, которого уже больше не суждено испытать...
Я спустился в кухню, где Джудит заваривала кофе и пекла блины с
медом. Джофри, Энди, Майк и Ральф стояли вокруг стола, ели, пили и
смеялись над какой-то пустяковой историей Джофри. И меня снова пронзило
старое чувство собственной неполноценности, причиной которого на сей раз
была вовсе не моя увечная нога. Все они: и седой Майк, и колченогий Энди,
и беспечно хохочущий Джофри были намного мужественнее меня, и далеко не
столь эгоистичны. Пока я хныкал и готовился навсегда проститься с жизнью,
они набивали себе желудки и разрабатывали легкие. А ведь каждому из них
предстояло рисковать жизнью! Надеясь, что бледность не выдаст мою скорбь
по самому себе, я подошел к столу и взял кофе и печенье, которое услужливо
протянула мне Джудит.
- Выйди-ка на минуту и подожди меня на крыльце, - сказал я тихо,
улучив момент, когда девушка подавала мне мед. Она открыла дверь на задний
двор, при этом Джофри отметил:
- Смотрите, светлеет. Пора отправляться в путь. Ваши лошади плетутся
со скоростью плуга.
Я поставил недопитую чашку на стол, направился к двери, выглянул
наружу и сделал шаг вслед за цыганкой.
- Послушай, - сказал я, держа в руках старые пистолеты. - Если...
если суждено произойти самому худшему... ты сможешь застрелиться. Второй
пистолет дашь миссис Мейкерс и скажешь ей то же самое.
Ее глаза, всегда казавшиеся такими блеклыми на фоне смуглого лица,
сверкнули как капли чистой воды в слабом свете зари.
- Ради вас я могу сама застрелить ее, если уж до того дойдет. Из-за
своих детишек она может все испортить. - Голос девушки звучал хрипло.
- Спасибо, - сказал я.
Наши пальцы соприкоснулись, когда я передавал ей оружие, и я ощутил
жар ее кожи на своей ледяной руке. Она взялась за дула тремя пальцами,
опустив рукоятки вниз.
- Осторожно, - предостерег я. - Они заряжены.
Девушка легким движением пальцев повернула оружие и, слегка подбросив
пистолеты вверх, ловко уложила на ладонь. Все это время она искоса
задумчиво смотрела на меня.
- Ну, прощай, - нарушил я неловкое молчание.
- Прощай, Филипп! - ответила она нежно и твердо. - Прощай, Филипп!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99