Я налил себе еще вина и быстро выпил. Тепло пробежало по моим
сосудам, пары ударили в голову. И поэтому я не усмотрел ничего страшного в
том, чтобы дождаться Линду и повторить ей все, что сказал ее отцу, и
вразумить ее уехать отсюда. "Зеленая материя и жемчужное ожерелье", да?
Итак, он прибегал к обычной уловке с подарками, к чему столь чувствительно
девичье сердце. И я, в очередном приступе ревности, понял, что он
переживает неизведанное до сих пор чувство - необходимость завоевывать
расположение женщины. Его рост и мужественность, его имя и титул, делали
его победы такими легкими. Но невинность Линды нужно было завоевывать
осторожно, ее доверие надо было заслужить. Насколько же сладкой будет эта
победа, если я не вмешаюсь. Я выпил еще вина, и теперь находился в таком
сильном возбуждении, что потерял чувство реальности. Я больше не ощущал
себя хромым мальчиком-калекой, влюбленным в женщину, которую желал отец, и
подбадривающим себя вином. Я был просто Филиппом Оленшоу, который
собирался спасти невинную овечку от хищника. Услышав глухой цокот копыт по
лесной тропе и голоса, я прижался к окну и осторожно выглянул. Лошади
подошли к привязи в конце кирпичной дорожки, мой отец спешился. Он был
толст и грузен, но при этом ловок. Он подошел к Линде, и тут я увидел на
его красном лице с тяжелой челюстью выражение, которое не видел никогда.
Он жаждал, но был нежен и весел в то же время. Он протянул руки и снял ее
с коня, как куклу. Меня пронзило острое чувство ревности при виде этих
красных рук без перчаток, обвивших ее тело. Затем он снял одним махом свою
широкую шляпу, и, черт его подери, была в этом жесте и грация и утонченная
учтивость. Он поднял ее крошечную ручку в белой перчатке, поднес на
секунду к губам и отпустил.
- Прощайте, и тысячу раз спасибо, - сказала Линда.
- Отнимем эту тысячу от того миллиона, который я должен вам, -
ответил он. - Остается довольно много, не так ли?
Он оседлал коня, взял в узду лошадь, на которой ездила Линда, махнул
на прощанье шляпой и ускакал прочь. Она перегнулась через калитку. Я
видел, как она подняла руку, и понял, что он помахал ей на прощанье
шляпой. Она повернулась и медленно побрела по дорожке. И я увидел зеленую
материю и жемчуг. Зеленая материя оказалась костюмом для верховой езды,
скроенным, могу поклясться, по ее меркам, и вдоль квадратного декольте
белую шейку охватывала нитка жемчуга. В свое время мадам Луиз и Агнес
носили ее, каждая в свою очередь.
Линда открыла дверь и вошла в комнату. Ее глаза радостно сверкали,
когда она повернулась ко мне и произнесла:
- Добрый вечер, Филипп. А где папа?
- Он не совсем здоров. Пошел наверх.
Линда подобрала длинную зеленую юбку одной рукой и через две
ступеньки взлетела по лестнице, ступая при этом почти беззвучно. Она умела
двигаться, как птичка. Через несколько минут, она спустилась вниз на
цыпочках и сказала:
- Он спит. Его что-то расстроило?
И тут пробил мой час.
- Он волновался о тебе, - медленно начал я. - И по правде говоря, я
тоже.
- Беспокоились обо мне? Но я была с твоим отцом. - Она посмотрела на
остатки вина и на два стакана. - Вы с отцом пили?
- Твой папа - совсем немного. Я выпил больше. Но наше беспокойство не
было следствием вина, Линда. Отец твой не очень четко выражался, но я
понял, что он имеет в виду. Он рассказал историю о маленькой овечке, и
сказал, что очень легко забыть о добродетели с помощью зеленой материи и
жемчуга. И это правда, Линда. Пожалуйста, не общайся больше с моим отцом.
Я умоляю тебя. Ее лицо напряглось. Она начала стягивать перчатки короткими
нервными рывками, и, освободив руки, швырнула перчатки через всю комнату
на кресло у камина. Они летели, как пара голубей. Она приблизилась ко мне
настолько, что я почувствовал запах ее нового одеяния, и увидел зеленый
отблеск в ее глазах.
Привыкший к истерикам мадам Луиз, я уже было приготовился к визгу и
злобному крику, но голос Линды был нежным, как бархат. Она сказала:
- Вот что, Филипп, давай раз и навсегда положим конец недомолвкам и
намекам. Что ты можешь сказать о своем отце такого, что нужно
беспокоиться, когда я выхожу с ним на прогулку?
- Могу сказать, Линда, хотя тебе это не слишком приятно будет
услышать. Отец мой - человек очень недобрый. Он и года не прожил в браке с
моей матерью, когда мадам Луиз, его любовница, еще до моего рождения
обосновалась в Париже, заняв место моей матери и надев тот самый жемчуг,
который сейчас на твоей шее. Как только мадам Луиз утратила женское
очарование, он привел в дом жену и поднял руку на свою любовницу - я видел
это сам - только потому, что она осмелилась протестовать. Он не обходит
вниманием ни одну деревенскую девушку, не лишенную привлекательности.
Теперь ты появилась здесь, ты прекрасна, и он желает тебя. И добьется
своего, пусть даже силой, если ты не уедешь.
Длинная взволнованная речь выбила меня из сил. Я задыхался. Переведя
дыхание, я услышал, что она тоже тяжело дышит. Видимо, мои слова потрясли
ее.
- Мне не нужно было говорить это так сразу, - сказал я с раскаянием.
- Присядь.
Я придвинул стул, на котором сидел раньше, и она села.
- Ты совершенно прав, что сделал это, Филипп, совершенно прав. Ты
почти заставил меня поверить, что это правда. Ты ведь не мог все это
придумать.
- Я не придумал! Зачем мне это? История моей матери известна всем.
Мадам Луиз и леди Оленшоу живут в имении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99